четверг, 31 октября 2013 г.
Минимальные баллы ЕГЭ останутся неизменными в 2014 году
Источник
22 Октября 2013
22 Октября 2013
Минимальное количество баллов по каждому предмету ЕГЭ не требует
ежегодного пересмотра и, соответственно, останется неизменным в 2014
году, сообщил глава Рособрнадзора Сергей Кравцов в интервью "Российской
газете", которое будет опубликовано во вторник.
"С 2009 года минимальное количество баллов ежегодно устанавливалось после проведения каждого экзамена. В 2012 году соответствующим распоряжением Рособрнадзора было определено минимальное количество баллов по каждому предмету ЕГЭ, которое не требует ежегодного пересмотра. Соответственно, баллы, установленные в прошлом году, остаются неизменными и в этом", — пояснил Кравцов.
Ранее сообщалось, что накануне учебного года 2012-2013 впервые в практике ЕГЭ распоряжением Рособрнадзора было установлено минимальное количество баллов по всем предметам ЕГЭ, подтверждающее освоение учениками основных общеобразовательных программ среднего общего образования в соответствии с требованиями федерального государственного образовательного стандарта среднего общего образования. Однако не сообщалось, будут ли меняться минимальные баллы по ЕГЭ каждый год.
Чтобы сдать ЕГЭ по русскому языку, выпускнику необходимо будет набрать не менее 36 баллов, по математике — 24 балла. Чтобы сдать ЕГЭ по физике, химии и биологии — 36 баллов, информатике и ИКТ — 40 баллов, истории — 32 балла; географии — 37 баллов; обществознанию — 39 баллов; литературе — 32 балла; иностранным языкам (английский, немецкий, французский, испанский) — 20 баллов.
"С 2009 года минимальное количество баллов ежегодно устанавливалось после проведения каждого экзамена. В 2012 году соответствующим распоряжением Рособрнадзора было определено минимальное количество баллов по каждому предмету ЕГЭ, которое не требует ежегодного пересмотра. Соответственно, баллы, установленные в прошлом году, остаются неизменными и в этом", — пояснил Кравцов.
Ранее сообщалось, что накануне учебного года 2012-2013 впервые в практике ЕГЭ распоряжением Рособрнадзора было установлено минимальное количество баллов по всем предметам ЕГЭ, подтверждающее освоение учениками основных общеобразовательных программ среднего общего образования в соответствии с требованиями федерального государственного образовательного стандарта среднего общего образования. Однако не сообщалось, будут ли меняться минимальные баллы по ЕГЭ каждый год.
Чтобы сдать ЕГЭ по русскому языку, выпускнику необходимо будет набрать не менее 36 баллов, по математике — 24 балла. Чтобы сдать ЕГЭ по физике, химии и биологии — 36 баллов, информатике и ИКТ — 40 баллов, истории — 32 балла; географии — 37 баллов; обществознанию — 39 баллов; литературе — 32 балла; иностранным языкам (английский, немецкий, французский, испанский) — 20 баллов.
среда, 30 октября 2013 г.
III открытый фестиваль литературных театров «Кот-Баюн» в Череповце - 2013: я это видела
- III открытый фестиваль литературных театров «Кот-Баюн» в Череповце - 2013: спектакль "BEFORE VANISHING"
- III открытый фестиваль литературных театров «Кот-Баюн» в Череповце - 2013: спектакль "Никто"
- III открытый фестиваль литературных театров «Кот-Баюн» в Череповце - 2013: спектакль "Уроки аббатисы"
- III открытый фестиваль литературных театров «Кот-Баюн» в Череповце - 2013: спектакль "Старосветские помещики"
- III открытый фестиваль литературных театров «Кот-Баюн» в Череповце - 2013: спектакль "Родион Романович Раскольников (Р.Р.Р.)"
- III открытый фестиваль литературных театров «Кот-Баюн» в Череповце - 2013: спектакль "Письмо незнакомки"
- III открытый фестиваль литературных театров «Кот-Баюн» в Череповце - 2013: спектакль "Оскар и розовая дама"
Итоги фестиваля
Фестиваль литературного театра 'Кот-баюн' ВКонтакте
ПРОГРАММА III ОТКРЫТОГО ФЕСТИВАЛЯ ЛИТЕРАТУРНОГО ТЕАТРА "КОТ-БАЮН"
вторник, 29 октября 2013 г.
"Все меньше сил и времени остается у учителя на творчество, на чтение, на подготовку к урокам, на работу с одаренными детьми"
Учительская газета
Учитель, который больше работает, бесконечно проверяя тетрадки своих учеников, больше и наказан. У него оценок больше. Ему дольше сидеть над проклинаемым, то и дело зависающим, долго «думающим» электронным дневником.
Нина Филипенко
Рабочий народ тесной толпой у конторы собрался…
Крепко затылки чесали они…
Н.А. Некрасов «Железная дорога»
Строки Некрасова пришли на память, когда я увидела своих коллег, собравшихся в учительской перед листочком с результатами проверки работы учителей школы с сервисом «Электронный дневник».
«Почему мне сделали замечание, что у меня неделю не заполнен журнал в 6-м классе? – недоумевала пожилая учительница трудов (по-новому «технологии»). – Ведь мой урок у них раз в неделю! И был он неделю назад! У меня абсолютно всё заполнено, все уроки до единого!»
«А ко мне какие претензии? – удивлялась преподавательница русского языка. - Или члены комиссии не знают, что на проверку творческих работ учителю даётся неделя?» Очевидно, они этим не интересуются.
Напротив моей фамилии красуется грозный штампик о несоответствии оценок в бумажном и электронном журналах. В пятницу «добила» электронный дневник. В воскресенье четыре с половиной (!) часа просидела, проверяя тетради. В понедельник на уроке выставила оценки в бумажный журнал на те дни, когда проводились письменные работы (среда и четверг прошлой недели). В соответствии с правилами, прописанными на первой странице бумажного журнала, оценка за письменную работу ставится на ту дату, когда проводилась работа. Продиктовала оценки детям, прошла, расписалась в дневниках. Провела свои шесть уроков, дала задания двоечникам, прихожу в компьютерный класс, где мы пресловутый электронный дневник заполняем… А там суровая комиссия!
- Почему у вас в бумажном журнале есть оценки за 16 и 17.10, а в электронном нет?
- А вы с нормативами проверки тетрадей в 8-х классах и правилами заполнения классного журнала знакомы? Сами-то тетради проверяли когда-нибудь? – свирепо отвечаю.
- Всё мы знаем. Мы сами учителя, – заявляет грозная комиссия. – Да вот прокуратура разбираться не будет!
Надо было мне, оказывается, «попридержать» оценочки. Не ставить их в классный журнал, пока не доберусь до электронного! Или хоть до тех пор, пока комиссия свою проверку не произведет. А теперь вот прокуратура разбираться будет… Или, наоборот, разбираться не будет.
Получается, я не права. И надо было мне во время урока бросить класс. Какие там орфография с пунктуацией! Комиссия в школе! Сбегать быстренько в компьютерный (ничего, что там в это время идет урок информатики, ведь комиссия в школе!) и выставить оценки, чтоб не было вопиющего несоответствия!
А, может, надо было на перемене «подсуетиться», вместо того, чтоб драки разбирать и внушать двум красным и дрожащим от злости шестиклассникам, что нельзя человека ногами бить, даже если он «первый начал» обзываться? Пусть себе бьют, есть поважнее дела! Тем более, что не я дежурный учитель, дежурный учитель не выдержал и побежал в туалет.
Учитель, который больше работает, бесконечно проверяя тетрадки своих учеников, больше и наказан. У него оценок больше. Ему дольше сидеть над проклинаемым, то и дело зависающим, долго «думающим» электронным дневником.
Нина Филипенко
Рабочий народ тесной толпой у конторы собрался…
Крепко затылки чесали они…
Н.А. Некрасов «Железная дорога»
Строки Некрасова пришли на память, когда я увидела своих коллег, собравшихся в учительской перед листочком с результатами проверки работы учителей школы с сервисом «Электронный дневник».
«Почему мне сделали замечание, что у меня неделю не заполнен журнал в 6-м классе? – недоумевала пожилая учительница трудов (по-новому «технологии»). – Ведь мой урок у них раз в неделю! И был он неделю назад! У меня абсолютно всё заполнено, все уроки до единого!»
«А ко мне какие претензии? – удивлялась преподавательница русского языка. - Или члены комиссии не знают, что на проверку творческих работ учителю даётся неделя?» Очевидно, они этим не интересуются.
Напротив моей фамилии красуется грозный штампик о несоответствии оценок в бумажном и электронном журналах. В пятницу «добила» электронный дневник. В воскресенье четыре с половиной (!) часа просидела, проверяя тетради. В понедельник на уроке выставила оценки в бумажный журнал на те дни, когда проводились письменные работы (среда и четверг прошлой недели). В соответствии с правилами, прописанными на первой странице бумажного журнала, оценка за письменную работу ставится на ту дату, когда проводилась работа. Продиктовала оценки детям, прошла, расписалась в дневниках. Провела свои шесть уроков, дала задания двоечникам, прихожу в компьютерный класс, где мы пресловутый электронный дневник заполняем… А там суровая комиссия!
- Почему у вас в бумажном журнале есть оценки за 16 и 17.10, а в электронном нет?
- А вы с нормативами проверки тетрадей в 8-х классах и правилами заполнения классного журнала знакомы? Сами-то тетради проверяли когда-нибудь? – свирепо отвечаю.
- Всё мы знаем. Мы сами учителя, – заявляет грозная комиссия. – Да вот прокуратура разбираться не будет!
Надо было мне, оказывается, «попридержать» оценочки. Не ставить их в классный журнал, пока не доберусь до электронного! Или хоть до тех пор, пока комиссия свою проверку не произведет. А теперь вот прокуратура разбираться будет… Или, наоборот, разбираться не будет.
Получается, я не права. И надо было мне во время урока бросить класс. Какие там орфография с пунктуацией! Комиссия в школе! Сбегать быстренько в компьютерный (ничего, что там в это время идет урок информатики, ведь комиссия в школе!) и выставить оценки, чтоб не было вопиющего несоответствия!
А, может, надо было на перемене «подсуетиться», вместо того, чтоб драки разбирать и внушать двум красным и дрожащим от злости шестиклассникам, что нельзя человека ногами бить, даже если он «первый начал» обзываться? Пусть себе бьют, есть поважнее дела! Тем более, что не я дежурный учитель, дежурный учитель не выдержал и побежал в туалет.
понедельник, 28 октября 2013 г.
"С 1 по 4 класс ребенок в школе получает знания, с 5 по 11 – нервный срыв, потому что в этот период он не получает никаких знаний, если не нацелен на конкретный результат"
Читаем вместеНепедагогичная педагогика Андрея Максимова. Репортаж с презентации книги
Журналист, телеведущий, писатель и драматург Андрей Максимов, автор ряда художественных книг, работ по психологии и педагогике, выпустил новую книгу, которая называется «Как не стать врагом своему ребенку: книга для детей и родителей, которые хотят быть вместе». Это оригинальные размышления о том, как строились раньше и строятся сегодня взаимоотношения между взрослыми и детьми. Однако высказывания Андрея Марковича не просто оригинальны, но порой парадоксальны или вовсе мало приемлемы. Возможно, именно поэтому после представления книги в Литературном кафе «Московского Дома Книги на Новом Арбате» между писателем и читателями развернулась настоящая дискуссия.
– Что подтолкнуло Вас к написанию этой книги?
– Изначально – издательство, с которым я постоянно сотрудничаю. После того как вышла моя книга «В поисках общения», издатели спросили меня, не хочу ли я написать что-нибудь о детях. Я подумал, почему бы и нет, тем более что давно занимаюсь проблемами педагогики, в том числе как преподаватель. Много лет назад я заметил, что наш мир разделен на две неравные группы: на взрослых людей, имеющих свои права и обязанности, и на людей, ущемленных в правах. К этой категории как раз и относятся дети. Как бы мы ни любили своих детей, мы относимся к ним как к недочеловекам, на которых не распространяется самый главный принцип человеческого общения – общайся с другим так, как ты бы хотел, чтобы общались с тобой. Если бы дети общались с нами так, как мы общаемся с ними, мы бы сошли с ума очень быстро, я уж не говорю о том, что если бы мы были вынуждены ежедневно ходить в школу – мы бы просто не смогли существовать. Представьте себе: ваш начальник за каждое ваше действие ставит вам конкретную отметку. От этого можно тронуться рассудком. Мы, как правило, не отдаем себе отчета в том, что дети существуют в нашем мире как бесполезные и никому не нужные бесправные существа (так, кстати, было всегда). Отношение к ребенку как человеку – это прерогатива XX века. До этого ребенок не считался человеком, он считался неким существом, которое при благоприятном стечении обстоятельств и правильном воспитании имеет шанс стать человеком в будущем.
– Так от чего нужно защищать наших детей?
– От всего абсурда, который их окружает. В частности, от школы. Моему сыну 14 лет. Я знаком с его одноклассниками, с его друзьями и мне их ужасно жалко, потому что они вынуждены ходить в школу. То, что дети переживают в школе и что заканчивается сначала первым ударом под дых, который называется ГИА, а потом контрольным выстрелом под названием ЕГЭ, вызывает не просто сожаление, а сострадание. Вся страна говорит о том, что единые экзамены – это издевательство над детьми, но ничего не меняется. В свое время я очень активно боролся с ЕГЭ. В течение нескольких лет надеялся, что этот маразм можно победить, а потом понял, что в этой стране непобеждаемо ничто из того, что хотят внедрить. И поменял свою тактику: выступая с лекциями перед родителями, я каждый раз говорю им, что самая главная обязанность родителей в нашей стране – защищать своего ребенка. Бороться с системой образования невозможно, бессмысленно и глупо, но сделать так, чтобы после школы ребенок вышел с нормальной психикой, возможно. Для этого не нужно становиться врагом своему ребенку. В этой книге есть главы, в которых я разбираю конкретные ситуации, в которых родитель по незнанию может стать врагом своему ребенку. Самая сложная ситуация – это, конечно, ребенок и школа, далее идут ситуации ребенок и любовь, ребенок и друзья, ребенок и искусство.
– Что же происходит в школе?
– С 1 по 4 класс ребенок в школе получает знания, с 5 по 11 – нервный срыв, потому что в этот период он не получает никаких знаний, если не нацелен на конкретный результат. Современные педагоги не понимают, что главная задача школы вовсе не в том, чтобы набить в ребенка огромное количество ненужной информации, а в том, чтобы помочь ему найти свое призвание. Школа на это абсолютно не нацелена, хотя в последние годы успешно эксплуатируются уже раскрывшиеся способности ребенка, которого приглашают, к примеру, в математические или биологические классы. Но при этом я всегда подчеркивал, что в России люди лучше, чем закон и общество в целом. Поэтому в наших кошмарных школах есть абсолютно святые люди – это учителя, которые пытаются любить детей. Но это исключение, в целом же самая главная наука, которую познает ребенок в школе, – это наука подобострастия. К сожалению, в процессе учебы в школе реальные знания играют двадцать пятую роль. Не знаю, изменится ли когда-нибудь эта ситуация, надежд особых на это у меня нет, поэтому вся моя книга направлена на то, чтобы сказать родителям – не просто любите своих детей, но защищайте их, защищайте от тех, кто считает, что ребенок – недочеловек. Он человек, который живет здесь и сейчас, а не готовится к некой жизни в будущем.
– Как привить ребенку интерес к чтению?
– А зачем это нужно делать?
– Странный вопрос… Для того, чтобы, как минимум, приобщить его к той мировой культуре, которая накоплена в книгах за много поколений… Или чтобы научить его пользоваться родным языком, а не использовать сленг, подхваченный в школе, на улице или с телеэкрана…
– Вы уверены, что с помощью книг можно повысить уровень культуры или получить необходимый опыт? Не думаю, что человек, прочитавший, например, «Анну Каренину», будет лучше разбираться в отношениях между мужчиной и женщиной. Я считаю, что книга – это прекрасный способ развлечения и единственная возможность воспитать фантазию, потому что, читая, мы разыгрываем спектакль у себя в голове. Но у наших детей есть огромное количество других радостей, которых у нас не было! Я не считаю, что книги – это обязательная часть жизни человека. Большую часть периода существования человечества люди прожили без печатных книг, и несмотря на то, что сам я очень люблю читать, не вижу ничего плохого в том, что ребенок не будет читать книг, но будет смотреть хорошие фильмы. Но я подчеркиваю, что это мое личное мнение, и я никому его не навязываю.
Записала Юлия Скляр
Дмитрий Быков: "Гумилеву в русской поэзии во многих отношениях не повезло. Это фигура чрезвычайно мифологизированная"
Источник
Дмитрий Быков
О НИКОЛАЕ ГУМИЛЁВЕ
Лекция прочитана 18-го апреля 2011-го года в Москве
Здравствуйте, дорогие друзья. Я счастлив и польщен, что вы нашли возможность, невзирая на погоду, прийти поговорить о Гумилеве. Но, с другой стороны, мы с вами встречались — и в такие, казалось бы, холода — чтобы поговорить о предмете куда менее увлекательном, например, о Горьком — что, видимо, можно считать сегодняшний случай еще сравнительно щадящим.
Гумилеву в русской поэзии во многих отношениях не повезло. Это фигура чрезвычайно мифологизированная. Мифологизированная прежде всего в том отношении, что собственные его литературные декларации очень часто принимались за чистую монету.
Гумилев был человек теоретический. Человек, который старался страстно следовать собственным широко декларированным принципам и, к сожалению, на этом очень часто ломал себя.
Вторая причина невезения заключается в том, что его биография во многих отношениях заслонила его собственную литературную деятельность.
Его вечный оппонент, Александр Александрович Блок, который, тем не менее, глубочайшим образом ему симпатизировал…
(он, кстати, симпатизировал-то не шутя — потому что есть известный инскрипт Блока на книге Гумилева, на книге, подаренной Гумилеву: «В подарок Гумилеву, чьи стихи я читаю не только днем, когда не понимаю, но и ночью, когда понимаю» — прекрасный, истинно блоковский, многозначительный, по сути довольно глубокий, внешне совершенно бессмысленный инскрипт)
…вот Александр Александрович Блок, который, в общем, относился к нему лучше, чем принято думать, все-таки однажды Чуковскому о нем сказал: «Странный поэт Гумилев. Все люди ездят во Францию, а он в Африку. Все ходят в шляпе, а он в цилиндре. Ну, и стихи такие. В цилиндре».
Вот эта замечательная формула — тоже по-блоковски точная — она отражает одно из, должно быть, самых распространенных заблуждений относительно Гумилева. Относительно человека, который всю жизнь нарочно себя мучил, выстраивал биографию — и вот в результате достроился до Таганцевского забора.
Я думаю, нет ничего дальше от истины, чем это странное заблуждение. Гумилев — человек, который всю жизнь жил так, как хотел. И, в общем, получал удовольствие от жизни, что особенно принципиально.
Неслучайно, собственно, главной составляющей акмеизма, столь экзотического цветка на русской почве, всегда была радость, то удивительное счастье, которое и сегодня испытывает человек, читая гумилевские тексты.
* * *
Нужно сказать, что гумилевское постоянное загонение себя в какие-то тяжелые, неразрешимые ситуации — которые, в конце концов, и кончились тем, что он доигрался до, действительно, самой главной трагедии в русской литературе 1920-х годов — это тоже отражение его мировоззрения. Мировоззрения, выбранного совершенно свободно, все эти самоиспытания и самоистязания были ему глубочайшим образом необходимы.
Когда-то Кира Муратова сказала: «Пусть мои слова не прозвучат кощунственно — Жанна Д’Арк всю жизнь хотела, чтобы ее сожгли». Можно спорить о том, хотела она этого или нет, но абсолютно безусловно одно: Гумилев всю жизнь строил свою биографию так, чтобы дух восторжествовал над плотью. Тут действительно доходило до смешного.
Гумилев один из немногих поэтов русских, у кого есть стройное, хорошо простроенное, глубоко эрудированное мировоззрение — внутренне не противоречивое. Обычно русский поэт встает в одном настроении, ложится в другом, пишет два взаимоисключающих стихотворения — и потом не может объяснить, как это получилось. У Гумилева не так.
Гумилев — человек с мировоззрением, очень рано и явно сформировавшимся. Заключается оно в том, что поэт — не только соперник Бога, как, например, любил повторять Мандельштам. Не соратник Бога, Гумилев всегда считал поэта прямым наместником Бога на земле.
Это царская участь. Участь, которая заключается в творении миров словом. Вот, как я сказал, так и будет. Более того, слово есть главный инструмент строительства мира, а дух — это та абсолютная реальность, которая через поэта транслируется. Тело — это нечто бренное, оно должно быть подчинено.
Тут доходило у него до смешного. Мы прочтем сейчас один из его сравнительно малоизвестных, но чрезвычайно веселых стишков — не побоюсь этого слова, потому что это именно стишки, у него их довольно много. Веселых, небрежных, написанных на случай и чрезвычайно характерных.
Я думаю, любой из нас легко прикинет на себя эту ситуацию. Это стихотворение «Ночью», кстати, сравнительно позднее.
Скоро полночь. Свеча догорела.
Ах, заснуть бы, заснуть бы скорей.
Ну, смиряйся, проклятое тело,
Перед волей мужской моей.
Как, ты вновь прибегаешь к обману?
Притворяешься тихим, но лишь
Я забудусь, работать не стану,
«Не могу. Не хочу», — говоришь.
Подожди! Я засну, и наутро,
Чуть последняя канет звезда,
Буду снова могучим и мудрым,
Как тогда, как в былые года.
Полно. Греза, бесстыдная сводня,
Одурманит тебя до утра,
И ты скажешь, лениво зевая,
Кулаками глаза протирая:
«Я не буду работать сегодня.
Надо было работать вчера».
Дмитрий Быков
О НИКОЛАЕ ГУМИЛЁВЕ
Лекция прочитана 18-го апреля 2011-го года в Москве
Здравствуйте, дорогие друзья. Я счастлив и польщен, что вы нашли возможность, невзирая на погоду, прийти поговорить о Гумилеве. Но, с другой стороны, мы с вами встречались — и в такие, казалось бы, холода — чтобы поговорить о предмете куда менее увлекательном, например, о Горьком — что, видимо, можно считать сегодняшний случай еще сравнительно щадящим.
Гумилеву в русской поэзии во многих отношениях не повезло. Это фигура чрезвычайно мифологизированная. Мифологизированная прежде всего в том отношении, что собственные его литературные декларации очень часто принимались за чистую монету.
Гумилев был человек теоретический. Человек, который старался страстно следовать собственным широко декларированным принципам и, к сожалению, на этом очень часто ломал себя.
Вторая причина невезения заключается в том, что его биография во многих отношениях заслонила его собственную литературную деятельность.
Его вечный оппонент, Александр Александрович Блок, который, тем не менее, глубочайшим образом ему симпатизировал…
(он, кстати, симпатизировал-то не шутя — потому что есть известный инскрипт Блока на книге Гумилева, на книге, подаренной Гумилеву: «В подарок Гумилеву, чьи стихи я читаю не только днем, когда не понимаю, но и ночью, когда понимаю» — прекрасный, истинно блоковский, многозначительный, по сути довольно глубокий, внешне совершенно бессмысленный инскрипт)
…вот Александр Александрович Блок, который, в общем, относился к нему лучше, чем принято думать, все-таки однажды Чуковскому о нем сказал: «Странный поэт Гумилев. Все люди ездят во Францию, а он в Африку. Все ходят в шляпе, а он в цилиндре. Ну, и стихи такие. В цилиндре».
Вот эта замечательная формула — тоже по-блоковски точная — она отражает одно из, должно быть, самых распространенных заблуждений относительно Гумилева. Относительно человека, который всю жизнь нарочно себя мучил, выстраивал биографию — и вот в результате достроился до Таганцевского забора.
Я думаю, нет ничего дальше от истины, чем это странное заблуждение. Гумилев — человек, который всю жизнь жил так, как хотел. И, в общем, получал удовольствие от жизни, что особенно принципиально.
Неслучайно, собственно, главной составляющей акмеизма, столь экзотического цветка на русской почве, всегда была радость, то удивительное счастье, которое и сегодня испытывает человек, читая гумилевские тексты.
* * *
Нужно сказать, что гумилевское постоянное загонение себя в какие-то тяжелые, неразрешимые ситуации — которые, в конце концов, и кончились тем, что он доигрался до, действительно, самой главной трагедии в русской литературе 1920-х годов — это тоже отражение его мировоззрения. Мировоззрения, выбранного совершенно свободно, все эти самоиспытания и самоистязания были ему глубочайшим образом необходимы.
Когда-то Кира Муратова сказала: «Пусть мои слова не прозвучат кощунственно — Жанна Д’Арк всю жизнь хотела, чтобы ее сожгли». Можно спорить о том, хотела она этого или нет, но абсолютно безусловно одно: Гумилев всю жизнь строил свою биографию так, чтобы дух восторжествовал над плотью. Тут действительно доходило до смешного.
Гумилев один из немногих поэтов русских, у кого есть стройное, хорошо простроенное, глубоко эрудированное мировоззрение — внутренне не противоречивое. Обычно русский поэт встает в одном настроении, ложится в другом, пишет два взаимоисключающих стихотворения — и потом не может объяснить, как это получилось. У Гумилева не так.
Гумилев — человек с мировоззрением, очень рано и явно сформировавшимся. Заключается оно в том, что поэт — не только соперник Бога, как, например, любил повторять Мандельштам. Не соратник Бога, Гумилев всегда считал поэта прямым наместником Бога на земле.
Это царская участь. Участь, которая заключается в творении миров словом. Вот, как я сказал, так и будет. Более того, слово есть главный инструмент строительства мира, а дух — это та абсолютная реальность, которая через поэта транслируется. Тело — это нечто бренное, оно должно быть подчинено.
Тут доходило у него до смешного. Мы прочтем сейчас один из его сравнительно малоизвестных, но чрезвычайно веселых стишков — не побоюсь этого слова, потому что это именно стишки, у него их довольно много. Веселых, небрежных, написанных на случай и чрезвычайно характерных.
Я думаю, любой из нас легко прикинет на себя эту ситуацию. Это стихотворение «Ночью», кстати, сравнительно позднее.
Скоро полночь. Свеча догорела.
Ах, заснуть бы, заснуть бы скорей.
Ну, смиряйся, проклятое тело,
Перед волей мужской моей.
Как, ты вновь прибегаешь к обману?
Притворяешься тихим, но лишь
Я забудусь, работать не стану,
«Не могу. Не хочу», — говоришь.
Подожди! Я засну, и наутро,
Чуть последняя канет звезда,
Буду снова могучим и мудрым,
Как тогда, как в былые года.
Полно. Греза, бесстыдная сводня,
Одурманит тебя до утра,
И ты скажешь, лениво зевая,
Кулаками глаза протирая:
«Я не буду работать сегодня.
Надо было работать вчера».
Полные варианты известных поговорок
Источник
Ни рыба, ни мясо, [ни кафтан, ни ряса].
Собаку съели, [хвостом подавились].
Ума палата, [да ключ потерян].
Два сапога пара, [оба левые].
Дураку хоть кол теши, [он своих два ставит].
Рука руку моет, [да обе свербят].
Везет как [субботнему] утопленнику [баню топить не надо].
Ворон ворону глаз не выклюет [а и выклюет, да не вытащит].
Гол как сокол [а остер как топор].
Голод не тетка [пирожка не поднесет].
Губа не дура [язык не лопата].
За битого двух небитых дают [да не больно-то берут].
За двумя зайцами погонишься — ни одного [кабана] не поймаешь.
Кто старое помянет — тому глаз вон [а кто забудет — тому оба].
Курочка по зернышку клюет [а весь двор в помёте].
Лиха беда начало [есть дыра, будет и прореха].
Молодые бранятся — тешатся [а старики бранятся — бесятся].
Новая метла по-новому метёт [а как сломается — под лавкой валяется].
Один в поле не воин [а путник].
От работы кони дохнут [а люди — крепнут].
Пьяному море по колено [а лужа — по уши].
Пыль столбом, дым коромыслом [а изба не топлена, не метена].
Рыбак рыбака видит издалека [потому стороной и обходит].
Старый конь борозды не испортит [да и глубоко не вспашет].
У страха глаза велики [да ничего не видят].
Чудеса в решете [дыр много, а выскочить некуда].
Шито-крыто [а узелок-то тут].
Язык мой — враг мой [прежде ума рыщет, беды ищет]
Ни рыба, ни мясо, [ни кафтан, ни ряса].
Собаку съели, [хвостом подавились].
Ума палата, [да ключ потерян].
Два сапога пара, [оба левые].
Дураку хоть кол теши, [он своих два ставит].
Рука руку моет, [да обе свербят].
Везет как [субботнему] утопленнику [баню топить не надо].
Ворон ворону глаз не выклюет [а и выклюет, да не вытащит].
Гол как сокол [а остер как топор].
Голод не тетка [пирожка не поднесет].
Губа не дура [язык не лопата].
За битого двух небитых дают [да не больно-то берут].
За двумя зайцами погонишься — ни одного [кабана] не поймаешь.
Кто старое помянет — тому глаз вон [а кто забудет — тому оба].
Курочка по зернышку клюет [а весь двор в помёте].
Лиха беда начало [есть дыра, будет и прореха].
Молодые бранятся — тешатся [а старики бранятся — бесятся].
Новая метла по-новому метёт [а как сломается — под лавкой валяется].
Один в поле не воин [а путник].
От работы кони дохнут [а люди — крепнут].
Пьяному море по колено [а лужа — по уши].
Пыль столбом, дым коромыслом [а изба не топлена, не метена].
Рыбак рыбака видит издалека [потому стороной и обходит].
Старый конь борозды не испортит [да и глубоко не вспашет].
У страха глаза велики [да ничего не видят].
Чудеса в решете [дыр много, а выскочить некуда].
Шито-крыто [а узелок-то тут].
Язык мой — враг мой [прежде ума рыщет, беды ищет]
Диплом за победу в конкурсной программе на городском турслёте "Школа выживания" - 2013
Наш 6А класс получил диплом за победу в конкурсной программе среди 6-х классов на городском туристическом слёте "Школа выживания" - 2013.воскресенье, 27 октября 2013 г.
"Спи спокойно, жирный пингвин - Дело мы твое продолжим..."
Источник
Оригинал взят у
dave_aka_doc в Пусть сильнее грянет буря!..
Тупо бьется буревестник головой о край стола.
Глупый пингвин робко прячет в скалах мертвые тела.
Нервно мечется кузнечик, черной молнии подобный.
Я леплю из пластилина это зрелище подробно. (c)
Найдено сие великолепие благодаря
sonja_av. Картина действительно получается маслом.
Вообще этому буревестнику Пешкова напару с пИнгвином достаётся немало. Дело в том, что строфика этой нетленки условно-революционной настолько удачна ,что на неё прекрасно ложится вообще любой бред, лишь бы в слога попадал. Поэтому "Песня о Буревестнике" - самый, наверное, популярный у поэтов-хохмачей исходник. Вот например:
Над седой равниной моря
Гордо реет жирный пингвин.
Он и сам уже не помнит,
Как сумел с земли подняться.
Он парит вторые сутки над равниной океана,
Потому, что он не знает:
Как сажать себя на плоскость.
Раз 15 он пытался сесть куда-нибудь на землю,
Но скользя по грунту брюхом,
Матерясь взлетал обратно.
Мимо чайки пролетали
И кричали что-то дружно.
Но не слышал жирный пингвин
Ничего из этих криков.
Он парил, дышал и плакал.
Слезы речкой лились в море,
Но потом дыхалка села
И разбился жирный пингвин.
Он ударился о скалы
Тем, чем жизнью наслаждался.
И лежал, раскинув лапы,
Целым глазом глядя в небо.
Жаль что мухам недоступно
Наслaжденье смыслом жизни -
Лед и море их пугают.
Пролетают самолеты,
Машут белыми крылами.
Проезжают паровозы
И свистят протяжно-долго.
Проплывают пароходы
И гудят уныло-долго.
А проходят пионеры
Вскинут руки вверх салютом:
Спи спокойно, жирный пингвин -
Дело мы твое продолжим...
Хотите ещёбуревестников безумных птицов?)))))))
БУРЕТАНИК
Оригинал взят у
dave_aka_doc в Пусть сильнее грянет буря!.. Тупо бьется буревестник головой о край стола.
Глупый пингвин робко прячет в скалах мертвые тела.
Нервно мечется кузнечик, черной молнии подобный.
Я леплю из пластилина это зрелище подробно. (c)
Найдено сие великолепие благодаря
sonja_av. Картина действительно получается маслом.Вообще этому буревестнику Пешкова напару с пИнгвином достаётся немало. Дело в том, что строфика этой нетленки условно-революционной настолько удачна ,что на неё прекрасно ложится вообще любой бред, лишь бы в слога попадал. Поэтому "Песня о Буревестнике" - самый, наверное, популярный у поэтов-хохмачей исходник. Вот например:
Над седой равниной моря
Гордо реет жирный пингвин.
Он и сам уже не помнит,
Как сумел с земли подняться.
Он парит вторые сутки над равниной океана,
Потому, что он не знает:
Как сажать себя на плоскость.
Раз 15 он пытался сесть куда-нибудь на землю,
Но скользя по грунту брюхом,
Матерясь взлетал обратно.
Мимо чайки пролетали
И кричали что-то дружно.
Но не слышал жирный пингвин
Ничего из этих криков.
Он парил, дышал и плакал.
Слезы речкой лились в море,
Но потом дыхалка села
И разбился жирный пингвин.
Он ударился о скалы
Тем, чем жизнью наслаждался.
И лежал, раскинув лапы,
Целым глазом глядя в небо.
Жаль что мухам недоступно
Наслaжденье смыслом жизни -
Лед и море их пугают.
Пролетают самолеты,
Машут белыми крылами.
Проезжают паровозы
И свистят протяжно-долго.
Проплывают пароходы
И гудят уныло-долго.
А проходят пионеры
Вскинут руки вверх салютом:
Спи спокойно, жирный пингвин -
Дело мы твое продолжим...
Хотите ещё
БУРЕТАНИК
суббота, 26 октября 2013 г.
В Госдуме подготовлен законопроект, который передаст парламенту право на регулирование школьных стандартов
Источник
25 октября 2013 г
25 октября 2013 г
Минобрнауки хотят лишить монополии на образовательные стандарты
В Госдуме подготовлен законопроект, который передаст парламенту право на регулирование школьных стандартов
Заместитель комитета Государственной думы по образованию Виктор Шудегов и глава фракции «Справедливая Россия» Сергей Миронов подготовили проект закона, который предусматривает снятие монополии Министерства образования и науки в области регулирования образовательного стандарта. Так, подготовленный депутатами документ передает Госдуме и Совету Федерации право на установление в формате федерального закона перечня предметов и количества часов для средних образовательных школ.
По мнению Виктора Шудегова, существующая система приводит к субъективизму, когда гособрстандартом занимается исключительно правительство, а мнения всех организаций, структур и граждан считаются исключительно информационными и рекомендательными.
— То, что сегодня принято единолично министром образования, может привести к появлению платы за обучение в школе. Статья 5 «Закона об образовании» гласит, что государство дает бесплатное общедоступное образование в рамках стандарта. То есть то, что не войдет в стандарт, в перспективе может стать платным, — заявил депутат. — Исходя из этого, мы считаем, что необходимо избавиться от полной власти министра в данном вопросе и передать право на формирование данного образовательного стандарта парламенту.
Первый заместитель председателя комитета Госдумы по образованию Олег Смолин высказался в поддержку законопроекта.
— На сегодняшний день Минобрнауки полностью контролирует вопрос — как и что преподавать в школе. Мы видим, какой образовательный стандарт они утвердили, и с этим документом мириться нельзя. В силу полной власти министерства наши дети могут закончить школу, абсолютно не изучая базовые предметы, — сказал законодатель. — Молодой человек может лишиться возможности учить такие предметы, как физика или химия, история или биология. Поэтому я буду голосовать за проект Шудегова.
В свою очередь, сами педагоги указывают на то, что формированием государственного образовательного стандарта должны заниматься специалисты.
— Я этот законопроект не поддерживаю. Считаю, что всем должны заниматься специалисты. В Госдуме должны думать, как поправить экономику, а не диктовать Министерству образования, какую форму носить учителям и каким предметам учить детей, — заявила заслуженный педагог России Майя Гильдес. — Тем более что никакие предметы не выпадают по новому стандарту. Там лишь сказано, что десятые классы должны быть профильными и школьникам стоит делать упор в них на те дисциплины, к которым у них есть способности.
Образовательный эксперимент Минобрнауки с новым федеральным образовательным госстандартом вызвал недовольство как законодателей, так и родителей школьников. По нему предлагается дифференциация как по выбору предметов школьниками, так и по времени их изучения. При этом дети могут лишиться возможности изучать некоторые предметы. Таким образом, фактически действующая сегодня советская система школьного образования должна уйти в прошлое.
В Госдуме подготовлен законопроект, который передаст парламенту право на регулирование школьных стандартов
Заместитель комитета Государственной думы по образованию Виктор Шудегов и глава фракции «Справедливая Россия» Сергей Миронов подготовили проект закона, который предусматривает снятие монополии Министерства образования и науки в области регулирования образовательного стандарта. Так, подготовленный депутатами документ передает Госдуме и Совету Федерации право на установление в формате федерального закона перечня предметов и количества часов для средних образовательных школ.
По мнению Виктора Шудегова, существующая система приводит к субъективизму, когда гособрстандартом занимается исключительно правительство, а мнения всех организаций, структур и граждан считаются исключительно информационными и рекомендательными.
— То, что сегодня принято единолично министром образования, может привести к появлению платы за обучение в школе. Статья 5 «Закона об образовании» гласит, что государство дает бесплатное общедоступное образование в рамках стандарта. То есть то, что не войдет в стандарт, в перспективе может стать платным, — заявил депутат. — Исходя из этого, мы считаем, что необходимо избавиться от полной власти министра в данном вопросе и передать право на формирование данного образовательного стандарта парламенту.
Первый заместитель председателя комитета Госдумы по образованию Олег Смолин высказался в поддержку законопроекта.
— На сегодняшний день Минобрнауки полностью контролирует вопрос — как и что преподавать в школе. Мы видим, какой образовательный стандарт они утвердили, и с этим документом мириться нельзя. В силу полной власти министерства наши дети могут закончить школу, абсолютно не изучая базовые предметы, — сказал законодатель. — Молодой человек может лишиться возможности учить такие предметы, как физика или химия, история или биология. Поэтому я буду голосовать за проект Шудегова.
В свою очередь, сами педагоги указывают на то, что формированием государственного образовательного стандарта должны заниматься специалисты.
— Я этот законопроект не поддерживаю. Считаю, что всем должны заниматься специалисты. В Госдуме должны думать, как поправить экономику, а не диктовать Министерству образования, какую форму носить учителям и каким предметам учить детей, — заявила заслуженный педагог России Майя Гильдес. — Тем более что никакие предметы не выпадают по новому стандарту. Там лишь сказано, что десятые классы должны быть профильными и школьникам стоит делать упор в них на те дисциплины, к которым у них есть способности.
Образовательный эксперимент Минобрнауки с новым федеральным образовательным госстандартом вызвал недовольство как законодателей, так и родителей школьников. По нему предлагается дифференциация как по выбору предметов школьниками, так и по времени их изучения. При этом дети могут лишиться возможности изучать некоторые предметы. Таким образом, фактически действующая сегодня советская система школьного образования должна уйти в прошлое.
пятница, 25 октября 2013 г.
Об уровне наших педагогов часто говорят отрицательно, но, может быть, готовится иная смена?
Источник
Педагогическая пустыня
Когда количество мест в вузах превышает количество абитуриентов, ни о каком отборе нет и речи
Педагогическая пустыня
Когда количество мест в вузах превышает количество абитуриентов, ни о каком отборе нет и речи
О прошлом и возможном будущем педагогики в нашей стране журналист
Анатолий ЧУРГЕЛЬ побеседовал с доктором педагогических наук,
профессором, членом-корреспондентом РАО, заведующим отделом истории
педагогики и образования Института теории и истории педагогики РАО Михаилом БОГУСЛАВСКИМ.
– Михаил Викторович, зачем вообще нужна «история педагогики», если мы на каждом переломе меняем учебники истории?
– Недавно я ездил на конференцию по Василию Сухомлинскому в Павлыш. Это Украина. Там были греки, французы, но самое главное – более 100 китайцев. В Поднебесной совершенно помешаны на Сухомлинском. Его работу «Сто советов учителю» китайцы чуть ли не каждый год трехмиллионными тиражами издают. Студент, ее не прочитавший, вообще никуда не допускается. Они у себя такой тест устроили: издали пять томов сочинений Сухомлинского и поставили цену, равную месячной зарплате учителя. Ушло влет. Вот у нас, например, месячная зарплата учителей Москвы 70 тысяч. Кто из них отдал бы ее за книги Сухомлинского? Вопрос риторический. Никто бы и 100 рублей не отдал.
– Да, об уровне наших педагогов часто говорят отрицательно, но, может быть, готовится иная смена?
– Это общероссийский стон. В этом году страна потеряла еще 500 тысяч абитуриентов – демография. У нас 10 лет назад от детского сада до вуза было 22 миллиона 400 тысяч детей. Сейчас 1 сентября на линейку вышли 13 миллионов 300 тысяч. Мы за 10 лет без третьей мировой войны потеряли 40% контингента обучающихся. Соответственно ровно на 40% – с 65 до 48 тысяч – упало количество школ. У нас три года назад было полтора миллиона учителей, а сейчас – миллион.
Волна, которая в свое время смыла детские сады, и 43% зданий ушли из отрасли, докатилась до вузов. Естественно, и сейчас найдутся дурочки, которые приедут поступать во ВГИК, считая себя народными артистками, и там всегда будет конкурс. Но когда количество мест в вузах на 200 тысяч превышает количество абитуриентов, о каком отборе может идти речь? Если берут абсолютно всех, с любыми показателями? Понятно, десятка престижных вузов еще может «надувать губы». А провинциальные, а педагогические вузы? Им остается уже самый низкий показатель. Я не говорю дальше – про систему педучилищ. То есть если нет отбора вообще, то качество не может не упасть.
– Вы сказали о Сухомлинском, а как к нему относятся на его родине – Украине?
– Они сделали настоящее чудо. Они реально посадили всю начальную сельскую школу Украины на педагогику Сухомлинского. То есть все технологии, все идеи, все ценности, его нравственные хрестоматии, этика. Вот говорят, что классики – само собой, школы – само собой. Ничего подобного, взяли и сделали. Они, и это естественно, создают национальную украинскую школу. Она построена на архетипе украинском, на ценностях украинского народа и, естественно, на родном языке. Есть там и уроки под голубым небом, и комната сказок… А «Сто советов учителю» чуть ли не каждый месяц издаются.
Кстати, на Западе знают только двух наших педагогов – Толстого и Макаренко, а на Востоке – в Китае, Японии – Сухомлинского. А ведь мы больше имен «выкатить» и не можем. Об этом стоит думать сейчас, когда принят стандарт образования, построенный на русской и мировой школе. Но главное – как его использовать в реальной педагогической деятельности.
– Но какое отношение имеет к массовой педагогике писатель Лев Толстой или создатель трудовых колоний Антон Макаренко?
– Антон Семенович Макаренко – гениальный педагог, который создал совершенно новое направление – «педагогику отношений». Речь не идет ни об авторитарной педагогике, ни о воспитании в команде. Он создал целое пространство и все это описал. Он просто создал новую педагогику. Когда в наше беспощадное время все отчуждают, он только соединял и сближал. Это великий гуманист.
Как и Толстого ценят за совершенно новое направление – педагогику ненасилия. На Западе ведь признают за серьезный вклад, а не за «корочки». Так, весной следующего года в Милане должна пройти Международная конференция по творческому наследию Макаренко.
– Что же, нам совсем нечего предъявить миру из современной педагогической мысли?
– Первое имя, которое приходит на ум, – Александр Григорьевич Асмолов с его педагогикой вариативности, культурой достоинства, личностной свободой. Ключевыми словами здесь являются «единство разнообразия». Поэтому, чем больше будет таких разных, вариативных подходов, тем быстрее мы сможем не только двигаться вперед, но где-то и обогнать.
Кстати, в истории образования России в начале XX века подобный опыт есть. Понятно, что тогда у нас было только 40% грамотных, а в только что присоединенных районах Средней Азии – вообще 3%. Но по верхнему – элитарному – эшелону мы догнали и перегнали. Если российская педагогическая наука пылесосом втягивала все передовое в мире, а наши ученые по три-четыре языка знали, то Запад русские книги не читал, поэтому поневоле оказывался в арьергарде.
– Ваша оценка общего состояния российских школ?
– Наша школа в отличие от той же Украины не национальная и не имеет никакой классической основы. Мы воспитываем «детей среды». Конечно, в стране есть престижные гимназии, где 90% окончивших поступят в ведущие столичные вузы, а потом 80% выпускников уедут за рубеж. Сколько бываю в регионах, встречаюсь с губернаторами, а они говорят: «А зачем нам эти лицеи? Зачем нам эти гимназии? Чтобы готовить людей для Москвы? Нам этого не надо. Ни один призер международной или российской олимпиады не останется в регионе – за ним уже очередь стоит».
Общество потребления – это общество потребления. Когда появились первые гипермаркеты, я смотрел на них с ужасом. Тысячи людей ежесекундно что-то потребляли, совершенно не заморачиваясь Достоевским или Толстым. Они никогда не полезут в бочки, как Диоген, но они есть, и их – большинство. И всегда будет другая – креативная, но малая часть, сгорающая в поисках смыслов. А вообще «нынче мы находимся в уникальном котле варящихся мировоззрений – они могут прорасти, а могут бесследно сгинуть». Это, кстати, из книги Александра Асмолова «Оптика просвещения: социокультурные перспективы».
– Михаил Викторович, зачем вообще нужна «история педагогики», если мы на каждом переломе меняем учебники истории?
– Недавно я ездил на конференцию по Василию Сухомлинскому в Павлыш. Это Украина. Там были греки, французы, но самое главное – более 100 китайцев. В Поднебесной совершенно помешаны на Сухомлинском. Его работу «Сто советов учителю» китайцы чуть ли не каждый год трехмиллионными тиражами издают. Студент, ее не прочитавший, вообще никуда не допускается. Они у себя такой тест устроили: издали пять томов сочинений Сухомлинского и поставили цену, равную месячной зарплате учителя. Ушло влет. Вот у нас, например, месячная зарплата учителей Москвы 70 тысяч. Кто из них отдал бы ее за книги Сухомлинского? Вопрос риторический. Никто бы и 100 рублей не отдал.
– Да, об уровне наших педагогов часто говорят отрицательно, но, может быть, готовится иная смена?
– Это общероссийский стон. В этом году страна потеряла еще 500 тысяч абитуриентов – демография. У нас 10 лет назад от детского сада до вуза было 22 миллиона 400 тысяч детей. Сейчас 1 сентября на линейку вышли 13 миллионов 300 тысяч. Мы за 10 лет без третьей мировой войны потеряли 40% контингента обучающихся. Соответственно ровно на 40% – с 65 до 48 тысяч – упало количество школ. У нас три года назад было полтора миллиона учителей, а сейчас – миллион.
Волна, которая в свое время смыла детские сады, и 43% зданий ушли из отрасли, докатилась до вузов. Естественно, и сейчас найдутся дурочки, которые приедут поступать во ВГИК, считая себя народными артистками, и там всегда будет конкурс. Но когда количество мест в вузах на 200 тысяч превышает количество абитуриентов, о каком отборе может идти речь? Если берут абсолютно всех, с любыми показателями? Понятно, десятка престижных вузов еще может «надувать губы». А провинциальные, а педагогические вузы? Им остается уже самый низкий показатель. Я не говорю дальше – про систему педучилищ. То есть если нет отбора вообще, то качество не может не упасть.
– Вы сказали о Сухомлинском, а как к нему относятся на его родине – Украине?
– Они сделали настоящее чудо. Они реально посадили всю начальную сельскую школу Украины на педагогику Сухомлинского. То есть все технологии, все идеи, все ценности, его нравственные хрестоматии, этика. Вот говорят, что классики – само собой, школы – само собой. Ничего подобного, взяли и сделали. Они, и это естественно, создают национальную украинскую школу. Она построена на архетипе украинском, на ценностях украинского народа и, естественно, на родном языке. Есть там и уроки под голубым небом, и комната сказок… А «Сто советов учителю» чуть ли не каждый месяц издаются.
Кстати, на Западе знают только двух наших педагогов – Толстого и Макаренко, а на Востоке – в Китае, Японии – Сухомлинского. А ведь мы больше имен «выкатить» и не можем. Об этом стоит думать сейчас, когда принят стандарт образования, построенный на русской и мировой школе. Но главное – как его использовать в реальной педагогической деятельности.
– Но какое отношение имеет к массовой педагогике писатель Лев Толстой или создатель трудовых колоний Антон Макаренко?
– Антон Семенович Макаренко – гениальный педагог, который создал совершенно новое направление – «педагогику отношений». Речь не идет ни об авторитарной педагогике, ни о воспитании в команде. Он создал целое пространство и все это описал. Он просто создал новую педагогику. Когда в наше беспощадное время все отчуждают, он только соединял и сближал. Это великий гуманист.
Как и Толстого ценят за совершенно новое направление – педагогику ненасилия. На Западе ведь признают за серьезный вклад, а не за «корочки». Так, весной следующего года в Милане должна пройти Международная конференция по творческому наследию Макаренко.
– Что же, нам совсем нечего предъявить миру из современной педагогической мысли?
– Первое имя, которое приходит на ум, – Александр Григорьевич Асмолов с его педагогикой вариативности, культурой достоинства, личностной свободой. Ключевыми словами здесь являются «единство разнообразия». Поэтому, чем больше будет таких разных, вариативных подходов, тем быстрее мы сможем не только двигаться вперед, но где-то и обогнать.
Кстати, в истории образования России в начале XX века подобный опыт есть. Понятно, что тогда у нас было только 40% грамотных, а в только что присоединенных районах Средней Азии – вообще 3%. Но по верхнему – элитарному – эшелону мы догнали и перегнали. Если российская педагогическая наука пылесосом втягивала все передовое в мире, а наши ученые по три-четыре языка знали, то Запад русские книги не читал, поэтому поневоле оказывался в арьергарде.
– Ваша оценка общего состояния российских школ?
– Наша школа в отличие от той же Украины не национальная и не имеет никакой классической основы. Мы воспитываем «детей среды». Конечно, в стране есть престижные гимназии, где 90% окончивших поступят в ведущие столичные вузы, а потом 80% выпускников уедут за рубеж. Сколько бываю в регионах, встречаюсь с губернаторами, а они говорят: «А зачем нам эти лицеи? Зачем нам эти гимназии? Чтобы готовить людей для Москвы? Нам этого не надо. Ни один призер международной или российской олимпиады не останется в регионе – за ним уже очередь стоит».
Общество потребления – это общество потребления. Когда появились первые гипермаркеты, я смотрел на них с ужасом. Тысячи людей ежесекундно что-то потребляли, совершенно не заморачиваясь Достоевским или Толстым. Они никогда не полезут в бочки, как Диоген, но они есть, и их – большинство. И всегда будет другая – креативная, но малая часть, сгорающая в поисках смыслов. А вообще «нынче мы находимся в уникальном котле варящихся мировоззрений – они могут прорасти, а могут бесследно сгинуть». Это, кстати, из книги Александра Асмолова «Оптика просвещения: социокультурные перспективы».
четверг, 24 октября 2013 г.
Новый английский проект "Джейн Остин"
Источник
Представьте, что вы еще не читали Джейн Остин, не смотрели фильмов по ее романам, не переживали за сестер Дэшвуд, не представляли себя Эммой, не мечтали о мистере Дарси, о чае в английских поместьях, о балах, любовных письмах и большой любви. Представьте себе, что вам только предстоит открыть для себя волшебный мир героев Джейн Остин, и каждый роман станет сенсацией, потому что впервые сюжеты Остин лягут в основу книг современных авторов – новых романов, вдохновленных произведениями великой британской писательницы.
Идея проекта «Джейн Остин», слоганом которого в Англии стала фраза («новый взгляд на Джейн Остин»), принадлежит одному из крупнейших издательств Великобритании, Harper Collins. Шесть современных авторов, первые из которых, — потомственный литератор Джоанна Троллоп (ее предком был известный писатель Викторианской эпохи Энтони Троллоп) и мастер детективного жанра, автор бестселлеров, любимая миллионами читателей Вэл Макдермид , напишут романы по мотивам книг Джейн Остин, взяв за основу сюжетную линию, но переработав ее по-своему и перенеся действие в наши дни, или же наоборот, совсем в другое время… Каждый новый роман проекта – это открытие, подарок читателю и всем поклонникам произведений Джейн Остин.
До самого последнего момента, до получения рукописи, ни сотрудники Harper Collins, ни партнеры проекта в России, издательство СЛОВО/SLOVO, не знают, каким будет видение автора, как он обыграет сюжет, куда направит судьбы любимых всеми героев, что нового привнесет в их жизнь. Известно только одно – читатель получит роман, написанный замечательным языком, с увлекательным сюжетом и той незабываемой атмосферой уюта и тепла, за которую мы так любим Джейн Остин, ее книги, экранизации романов, и самих героев, которые, кажется, уже перестали быть вымышленными и представляются нам вполне реальными историческими персонажами.
Каждый роман Проекта публикуется одновременно в Великобритании, в России и по всей Европе. Таким образом, для каждой книги будет единый день старта продаж. Для первого романа серии, книги Джоанны Троллоп «Разум и чувства», дата старта продаж – 24 октября. Действие романа перенесено в наши дни, его герои живут — любят, страдают, ошибаются и взрослеют — в сегодняшней Англии. Сюжет романа Троллоп, как и оригинала, разворачивается вокруг сестер Дэшвуд: разумной Элинор и страстной Марианны. Сможет ли Элинор сохранить стойкость и сдержанность, когда узнает, что мужчина, в которого она влюблена, уже поддался чарам другой девушки? Будет ли вера Марианны в единственную любовь на всю жизнь поколеблена встречей с главным сердцеедом графства? Может ли любовь восторжествовать над условностями мира? С присущими ей иронией и вниманием к нюансам Джоанна Троллоп представляет классический роман в новом свете, предлагая нам трогательную историю о взрослении, первой любви и разбитых сердцах. Мы сможем погрузиться в атмосферу старой доброй Англии и заново узнать любимых героев.
Немногие произведения публикуются на других языках одновременно с оригиналом. Как правило, читатель в России может познакомиться с нашумевшей книгой на русском значительно позже, чем на языке оригинала.
В рамках проекта «Джейн Остин» для каждого романа запланирована единая дата публикации и российские читатели смогут купить книгу в тот же день, что и читатели Великобритании, Германии, Франции или Италии.
После романа Джоанны Троллоп «Разум и чувства» весной 2014 года последует «Нортингерское аббатство» Вэл Макдермид, а осенью 2014 года – «Гордость и предубеждение» американской писательницы Кертис Ситтенфилд.
Авторов и планируемые даты публикации романов «Эмма», «Доводы рассудка» и «Мэнсфилд-парк» пока не разглашаются.
Представьте, что вы еще не читали Джейн Остин, не смотрели фильмов по ее романам, не переживали за сестер Дэшвуд, не представляли себя Эммой, не мечтали о мистере Дарси, о чае в английских поместьях, о балах, любовных письмах и большой любви. Представьте себе, что вам только предстоит открыть для себя волшебный мир героев Джейн Остин, и каждый роман станет сенсацией, потому что впервые сюжеты Остин лягут в основу книг современных авторов – новых романов, вдохновленных произведениями великой британской писательницы.
Идея проекта «Джейн Остин», слоганом которого в Англии стала фраза («новый взгляд на Джейн Остин»), принадлежит одному из крупнейших издательств Великобритании, Harper Collins. Шесть современных авторов, первые из которых, — потомственный литератор Джоанна Троллоп (ее предком был известный писатель Викторианской эпохи Энтони Троллоп) и мастер детективного жанра, автор бестселлеров, любимая миллионами читателей Вэл Макдермид , напишут романы по мотивам книг Джейн Остин, взяв за основу сюжетную линию, но переработав ее по-своему и перенеся действие в наши дни, или же наоборот, совсем в другое время… Каждый новый роман проекта – это открытие, подарок читателю и всем поклонникам произведений Джейн Остин.
До самого последнего момента, до получения рукописи, ни сотрудники Harper Collins, ни партнеры проекта в России, издательство СЛОВО/SLOVO, не знают, каким будет видение автора, как он обыграет сюжет, куда направит судьбы любимых всеми героев, что нового привнесет в их жизнь. Известно только одно – читатель получит роман, написанный замечательным языком, с увлекательным сюжетом и той незабываемой атмосферой уюта и тепла, за которую мы так любим Джейн Остин, ее книги, экранизации романов, и самих героев, которые, кажется, уже перестали быть вымышленными и представляются нам вполне реальными историческими персонажами.
Каждый роман Проекта публикуется одновременно в Великобритании, в России и по всей Европе. Таким образом, для каждой книги будет единый день старта продаж. Для первого романа серии, книги Джоанны Троллоп «Разум и чувства», дата старта продаж – 24 октября. Действие романа перенесено в наши дни, его герои живут — любят, страдают, ошибаются и взрослеют — в сегодняшней Англии. Сюжет романа Троллоп, как и оригинала, разворачивается вокруг сестер Дэшвуд: разумной Элинор и страстной Марианны. Сможет ли Элинор сохранить стойкость и сдержанность, когда узнает, что мужчина, в которого она влюблена, уже поддался чарам другой девушки? Будет ли вера Марианны в единственную любовь на всю жизнь поколеблена встречей с главным сердцеедом графства? Может ли любовь восторжествовать над условностями мира? С присущими ей иронией и вниманием к нюансам Джоанна Троллоп представляет классический роман в новом свете, предлагая нам трогательную историю о взрослении, первой любви и разбитых сердцах. Мы сможем погрузиться в атмосферу старой доброй Англии и заново узнать любимых героев.
Немногие произведения публикуются на других языках одновременно с оригиналом. Как правило, читатель в России может познакомиться с нашумевшей книгой на русском значительно позже, чем на языке оригинала.
В рамках проекта «Джейн Остин» для каждого романа запланирована единая дата публикации и российские читатели смогут купить книгу в тот же день, что и читатели Великобритании, Германии, Франции или Италии.
После романа Джоанны Троллоп «Разум и чувства» весной 2014 года последует «Нортингерское аббатство» Вэл Макдермид, а осенью 2014 года – «Гордость и предубеждение» американской писательницы Кертис Ситтенфилд.
Авторов и планируемые даты публикации романов «Эмма», «Доводы рассудка» и «Мэнсфилд-парк» пока не разглашаются.
среда, 23 октября 2013 г.
Моя поэтическая антология: Ион Деген
Ион Лазаревич Деген (род. 1925, Могилёв-Подольский, УССР - 2017) — поэт, танкист во время Великой Отечественной войны, врач (учёный-медик в области ортопедии и травматологии), доктор медицинских наук (1973). ИсточникТворческие работы Дегена.
Ущербная совесть
Шесть "юнкерсов" бомбили эшелон
Хозяйственно, спокойно, деловито.
Рожала женщина, глуша старухи стон,
Желавшей вместо внука быть убитой.
Шесть "юнкерсов"… Я к памяти взывал,
Когда мой танк, зверея, проутюжил
Колонну беженцев - костей и мяса вал,
И таял снег в крови дымящих лужах.
Шесть "юнкерсов"?
Мне есть что вспоминать!
Так почему же совесть шевелится
И ноет, и мешает спать,
И не даёт возмездьем насладиться?Январь 1945 г.
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам ещё наступать предстоит.
Декабрь 1944 г.
Начало
Окончу ли когда-нибудь десятый?
Каникулы - счастливая пора.
И вдруг - траншея, карабин, гранаты,
И над рекой дотла сгоревший дом.
Сосед по парте навсегда потерян.
Я путаюсь беспомощно во всём,
Что невозможно школьной меркой мерить.
До самой смерти буду вспоминать:
Лежали блики на изломах мела.
Как новенькая школьная тетрадь,
Над полем боя небо голубело.
Окоп мой под цветущей бузиной.
Стрижей пискливых пролетела стайка.
И облако сверкало белизной,
Совсем как без чернил "невыливайка".
Но пальцем с фиолетовым пятном,
Следом диктантов и работ контрольных,
Нажав крючок, подумал я о том,
Что начинаю счёт уже не школьный.
Июль 1941 г.
На фронте не сойдёшь с ума едва ли,
Не научившись сразу забывать.
Мы из подбитых танков выгребали
Всё, что в могилу можно закопать.
Комбриг упёрся подбородком в китель.
Я прятал слёзы. Хватит. Перестань.
А вечером учил меня водитель,
Как правильно танцуют падеспань
Лето 1944 г.
Когда из танка, смерть перехитрив,
Ты выскочишь чумной за миг до взрыва,
Ну, всё, - решишь, - отныне буду жив
В пехоте, в безопасности счастливой.
И лишь когда опомнишься вполне,
Тебя коснется истина простая:
Пехоте тоже плохо на войне.
Пехоту тоже убивают.
Ноябрь 1944 г.
вторник, 22 октября 2013 г.
Участие в городской викторине по краеведению «Путешествие в уездный город»
Полина Андреева (6В), Оля Виноградова (10А), Ксюша Демчинская (10А) приняли участие в городской викторине по краеведению «Путешествие в уездный город».
Спасибо!
Сайт «Череповец: прошлое, настоящее, будущее»
"Офицеры России"
Спасибо!
Сайт «Череповец: прошлое, настоящее, будущее»
"Офицеры России"
понедельник, 21 октября 2013 г.
Участие в городской литературной викторине «Летнее чтение»
В городской литературной викторине «Летнее чтение» приняли участие Солодова Александра (6А), Рузаев Даниил (6В), Муранова Анна (6В).
Спасибо!
Библиотека им.И.П.Журавлева профкома ОАО Северсталь
Спасибо!
Библиотека им.И.П.Журавлева профкома ОАО Северсталь
Дипломы участников городского конкурса чтецов «Детский остров Саши Чёрного» - 2013
Муранова Анна (6В), Тихонова Полина (6А), Репина Анастасия (6В), Терентьева Ксения (6В) участвовали в отборочном туре городского конкурса чтецов «Детский остров Саши Чёрного» в рамках III открытого фестиваля литературных театров «Кот-Баюн» и получили дипломы участников.Поздравляю!
Библиотека им.И.П.Журавлева профкома ОАО Северсталь
Программа фестиваля "Кот-Баюн"
Участие в городском конкурсе творческих работ «Мой любимый мишка»
В городском конкурсе творческих работ «Мой любимый мишка» приняли участие ученицы 6А класса: Воробьёва Любовь, Ширяева Анастасия, Степанова Алина.
Спасибо!
Библиотека им.И.П.Журавлева профкома ОАО Северсталь
Спасибо!
Библиотека им.И.П.Журавлева профкома ОАО Северсталь
Учусь на КПК «Введение ФГОС ООО в деятельность образовательного учреждения»
Прохожу 3 модуль дополнительной профессиональной образовательной программы «Введение ФГОС ООО в деятельность образовательного учреждения». Четыре дня в Череповецком государственном университете. Первый день курсов прошёл с пользой.
Итоговая зачётная работа. Методические рекомендации (конспект урока, технологическая карта, самоанализ урока).
Ещё полезные материалы
Ещё полезные материалы
воскресенье, 20 октября 2013 г.
"Хотят получать свои тройки и ничего не делать. Главное, чтобы их не трогали. И это главная проблема поколения — неумение напрягаться"
Источник
Замдиректора московской школы № 57 Борис Давидович рассказал «Газете.Ru», почему новый закон «Об образовании» ничего толком не изменит.
Замдиректора московской школы № 57 Борис Давидович рассказал «Газете.Ru», почему новый закон «Об образовании» ничего толком не изменит.
Вступивший в силу с началом нового учебного нашумевший закон «Об образовании» на деле вряд ли скажется на качестве обучения российских школьников. Так считает заместитель директора одной из самых известных московских школ — № 57 — Борис Давидович. Почему ставшие предметом ожесточенных споров нововведения не вызовут принципиальных изменений в системе отечественного образования и с чем его работникам придется столкнуться в ближайшее время, он рассказал в интервью «Газете.Ru».
— Как новый закон «Об образовании» затронет конкретно школу № 57?
— Это то же самое, что спросить, как на вас влияет Конституция? Никак особенно не влияет. Проблемы есть, но они другого рода. Может, они как-то с законом и связаны, но закон их не решает. Например, вопрос перехода на нормативно-подушевое финансирование. Нужно будет иначе рассчитывать бюджет школы. В каждом регионе будут выделять определенную сумму на обучение ребенка в год. Теперь нужно иначе оформлять документы, потому что теперь мы «получаем субсидии на выполнение определенных услуг». То есть мы оказываем услуги населению. Бумаг стало больше немного. Но сказать, что что-то стратегически на нас повлияет из-за закона, я не могу. Цифры, сколько стоит обучение одного ребенка, это не вопрос закона, это вопрос конкретных регионов и их возможностей.
— Сколько в Москве будет выделяться денег на обучение одного ребенка?
— В Москве нормативно-подушевое финансирование было введено с 2012 года. Но чтобы сохранить прежнее финансирование, нам ввели поправочный коэффициент. У нас было два переходных года, когда нам искусственно сохраняли прежнее финансирование. И с 1 января 2014 года планируют этот коэффициент убрать. Так что до нового года мы будем жить, а после — будет думать, что делать.
— То есть денег станет меньше?
— Тут очень сложная ситуация.
По Трудовому кодексу ведь запрещено любому человеку менять, уменьшать зарплату, если у него не меняются условия труда. У учителя год устроен с сентября по июнь — у него остается та же нагрузка и тот же объем работы. Мы не имеем права уменьшать зарплату учителю в середине года. Он подаст в суд на нас и выиграет.
Раньше были разные типы школ, которые по-разному финансировались, — гимназии, лицеи, центры образования. А теперь все одинаково. Наша школа стабильно в пятерке лучших школ Москвы. В этом году мы на четвертом месте из 2000 школ. Мы получаем гранты. Один раз нам давали 15 миллионов рублей. В этом году дали 7,5 миллиона. Но эти деньги не спасают школу. Бюджет нашей школы — 120 миллионов рублей в год. В месяц нам нужно порядка 10–12 миллионов. Сейчас у нас хотя бы много детей — 1300 учеников.
После 1 января 2014 года на каждого ребенка государство будет выдавать 63 111 рублей в год. Если умножить 63 111 рублей на 1300 учеников, то получится 82 миллиона рублей. Это уже не 120 миллионов, а примерно на 30% меньше. В этом и проблема, но я верю в наших руководителей, так что думаю, что мы сможем договориться.
— Вы можете увеличить набор детей в школу?
— Это ничего не изменит. Сейчас у нас и так три здания, а это уже, простите за выражение, маленький кибуц. Этим невозможно управлять. Год назад мы получили третье здание. У нас пять классов стало в параллели.
Это уже фабрика, а не школа. Нужно искать новых учителей, а найти качественного учителя — сложная проблема.
— Как вы их разыскиваете?
— Очень тяжело. Даем объявление на сайте, в фейсбуке. Нам очень много звонят учителя из провинции. Мы сейчас вот ищем учителей английского языка. И случайно звонят такие девочки-англичанки. Я у них спрашиваю: «Вы как узнали про нашу школу»? Они отвечают: «По навигатору». Некоторые просто обзванивают все школы по справочнику. Я сразу их определяю по телефону. И задаю удивительные для них вопросы: «У вас есть тройки в дипломе»? — «Ой, я не помню». — «Как не помните? Вы же год назад закончили институт». Они теряются.
— Наверное, вы единственный человек в городе, который спрашивает оценки в дипломе.
— А как иначе? Она же идет наших детей учить. Кстати, сейчас появилась еще одна интересная категория учителей. Это 30-летние люди, которые лет семь назад окончили университет, успешно работают, скажем, в банке. И вдруг понимают, что что-то не то у них в жизни, и просят взять их на работу в школу. Три таких случая было в этом году. Я их беру, но очень аккуратно. Сначала они идут ко мне вести общегородской математический кружок на три параллели 6–8 классов. Я этих ребят из банков сажаю туда и смотрю, как они работают. Вдруг мы друг другу не понравимся? Мы же очень специфичная организация, у нас специфичные нравы. Кружок все-таки ни к чему особенно не обязывает. Не понравилось — ушел. А уроки — это официальные отношения, мы не можем учителя просто так уволить в середине года, нам его заменить некем.
— Учеников часто приходится отчислять?
— В разных классах разная ситуация. Когда берешь ребенка в математический класс, то играешь в угадайку. Набор в математические классы проходит в 8-м классе, детям по 12 лет. И я пытаюсь всем объяснить, с чем им придется столкнуться. Ребенок приходит из другой школы, он там отличник, самый сильный в классе. Ему говорят, какой он гений. И когда он сталкивается с нашей работой, он вдруг понимает, что это совсем не то, чего он ждал.
Ни тебе аплодисментов, ни пятерок, а тяжкий труд. И становится скучно.
II Всероссийский фестиваль методических разработок "КОНСПЕКТ УРОКА"
Электронный журнал "Конференц-зал"
В Фестивале принимают участие педагоги, воспитатели, административные работники образовательных учреждений.
Проведение конкурсов в рамках фестиваля не предусмотрено.
Формы участия:
заочная с публикацией
КОНСПЕКТЫ УРОКОВ представляются только в электронном виде.
КОНСПЕКТЫ УРОКОВ и сведения об авторах просим направлять прикрепленными файлами в редакцию на адрес электронной почты:
konf-zal@mail.ru до 23 часов 50 минут 15 ноября 2013 года
В теме письма написать слово ФЕСТИВАЛЬ, в тексте письма указать название секции, ФИО авторов, название Вашей работы
Если Ваш КОНСПЕКТ принят к участию в Фестивале, Вам будет отправлена
по электронной почте заполненная квитанция с реквизитами, распечатав
которую, Вы сможете оплатить оргвзнос и подготовку материала к
публикации в ближайшем банке или почтовом отделении
Стоимость – 300 рублей за статью объемом до 2-х страниц и 150 рублей
за каждую последующую страницу, оформленную согласно предъявляемым
требованиям (см. ниже), при объеме более 25 листов – 100 рублей за
страницу, презентации – 300 рублей за 1 мегабайт
Если материал написан в соавторстве, то за каждого соавтора необходимо доплатить сумму в размере 100 рублей
Оплатить участие можно до 20 декабря 2013 года
КОНСПЕКТ будет опубликован на сайте в течение 3-7 дней после
поступления оплаты, а автору отправлена электронная версия
свидетельства участника Фестиваля с личными данными и названием УРОКА
Количество и объем КОНСПЕКТОВ, принимаемых к публикации от одного автора, не ограничены
Для получения авторского экземпляра компакт-диска с материалами ФЕСТИВАЛЯ на mail редакции
konf-zal@mail.ru необходимо
выслать заявку(ФИО автора, название секции, название урока, дата
публикации, полный почтовый адрес по которому необходимо доставить
диск). В теме письма укажите ФЕСТИВАЛЬ АВТОРСКИЙ ЭКЗЕМПЛЯР. Сборник
будет издан на диске в январе 2014 года
Фотографии детей могут быть размещены только с согласия родителей
Обращаем внимание авторов, что статьи публикуются в соответствии с Договором
Отправляя заявку на публикацию материалов, автор принимает условия данного соглашения
Ознакомиться с условиями договора можно здесь Документы
II Всероссийский фестиваль методических разработок "КОНСПЕКТ УРОКА"
Фестиваль проводится с 20 августа по 15 ноября 2013 года.В Фестивале принимают участие педагоги, воспитатели, административные работники образовательных учреждений.
Проведение конкурсов в рамках фестиваля не предусмотрено.
Формы участия:
заочная с публикацией
КОНСПЕКТЫ УРОКОВ представляются только в электронном виде.
Оформление заявки на публикацию статьи
Материалы для публикации следует отправлять по электронной почтеОбращаем внимание авторов, что статьи публикуются в соответствии с Договором
Отправляя заявку на публикацию материалов, автор принимает условия данного соглашения
Ознакомиться с условиями договора можно здесь Документы
Сведения об авторе(ах) и публикации должны включать:
суббота, 19 октября 2013 г.
"Такой вот штуки, как школа, которая была бы готова воспроизводить нацию, в России больше нет"
Источник
Александр Привалов
Александр Привалов
Нарушение принципа
Во всем, что делается в правительстве с образованием, нарушен главный принцип. Он таков: в школе, в школьных делах понимает ровно один человек — учитель. Тот, кто не ходит в класс — причем не иногда, в качестве свадебного генерала — а каждый день или хоть несколько раз в неделю, тот вообще, по-хорошему, должен бы молчать об этих делах. Молчать и вежливо слушать, что добрый учитель скажет. Но сделано ровно наоборот. Единственным, кто не получил никакого голоса в ходе бесконечной реформы образования, оказался учитель. Собственно, этого достаточно, это приговор.
Лет примерно пятнадцать назад захотелось мне для журнала «Эксперт» поговорить на гуманитарные темы с тогда еще живым академиком Александром Михайловичем Панченко. Звоню ему, он подходит к телефону, и я представляюсь и говорю: «Скажите, Александр Михайлович, что с нами происходит?» Если вы хотя бы раз видели его по телевизору, то помните его великолепный могучий бас. И вот он говорит мне по телефону: «Ну что, — своим могучим басом, растягивая слова. — Мы — гибнем». Мне это запомнилось на всю жизнь. Запомнилось в первую очередь потому, что он оказался прав.
В случае с образованием — мы можем констатировать, что оно погибло. Образование как единая система, на мой взгляд, находится за точкой невозврата. И восстановить его, пожалуй, уже нельзя. Если когда-нибудь у кого-нибудь дойдут руки, образование придется делать заново.
Дело в том, что если смотреть на образование — прежде всего школьное — оказывается, что это такая двойственная вещь. Выполняет она две ключевые функции. С одной стороны, образование — это система социализации конкретного индивидуума. Ходит в школу маленький человек. Его там через какие-то шестеренки пропускают, он выходит индивидуумом, социализированным именно в этом обществе — готовым для жизни, дальнейшего продвижения именно в нем.
С другой стороны, система образования — это, конечно, нациеобразующая институция. Знаменитая фраза Бисмарка о том, что битву при Садовой выиграл школьный учитель, об этом и сказана. Без прусской школы не было бы прусской армии, не было бы прусского государства: прусская школа сделала нацию, которая оказалась способна на такие-то деяния. Такой вот штуки, как школа, которая была бы готова воспроизводить нацию, в России больше нет.
Прелести экономии
У меня нет ощущения, что школы не стало случайно. У меня есть ощущение, что она была сознательно реформирована таким образом, что в итоге оказалась разрушенной. Потому что, когда идет броуновское движение — чисто случайное, что в голову взбредет, то мы и воротим,-то исходя из простых соображений теории вероятности, должно быть что-то на пользу, а что-то во вред. Но здесь, в образовательной реформе, если и есть какие-то плюсы, то их надо очень специально искать. И я их, честно говоря, не вижу.
Дмитрий Быков: "Российская педагогика знала три великие утопии, три мечты"
Источник
Дмитрий Быков
Дмитрий Быков счастлив тем, что его выбирают правильные люди
Дмитрия Быкова, прибывшего в Челябинск на фестиваль «Открытая книга», можно представить и писателем, и публицистом, и журналистом. В Челябинском педуниверситете он выступал как учитель. Но даже там себя ощущал, по его словам, поэтом. В чем и убедила лекция о педагогических утопиях. Вот некоторые выдержки из нее.
От Царскосельского лицея – до наших дней
- Российская педагогика знала три великие утопии, три мечты. Первая – Царскосельский лицей, который продержался довольно долго – 111 лет. Эта утопия дала нам Пушкина, и тем уже оправдана.
Вторая утопия – школа-коммуна 20-х годов. Это и республика ШКИД, и знаменитая МОКША, и все наследие Макаренко, которое не пережило своего основателя, но дало новые смыслы и новые методы. Школа-коммуна – это замечательное развитие идеи лицея на новом этапе. Она ставит детей перед чрезвычайно важными задачами трудового воспитания, выполнения сложной квалифицированной работы. Когда беспризорники собирают фотоаппарат ФЭД – это серьезный вызов.
И наконец, третий педагогический проект – утопия Сухомлинского-Соловейчика, так называемая коммунарская педагогика. Но она соотносится с лицеем, как секта с монастырем. В ее центре – учитель новатор, вокруг которого объединены верные ему дети. Педагогика отчасти Крапивинская, известная по практике дворового клуба «Каравелла», плохая для меня тем, что дети считают весь мир лежащим во зле, а себя – в круге света. Это эффективная система, но мне она кажется ошибочной.
Самая универсальная и самая долго живущая педагогика – это педагогика Царскосельского лицея. Она состоялась потому, что была окрылена брендом власти. Все, начиная с карамели «Кремлевская» и заканчивая кремлевской таблеткой, имеет 90 процентов успеха. Ориентация на власть – традиционная, чисто русская черта.
Сама идея лицея – великолепно дерзкая, когда царские дети, внуки Екатерины, обучаются вместе с детьми знати, необязательно богатой, часто из обедневших родов, – эта идея восходит к реформам Сперанского. По дерзости своей не имеет равных ни в Европе, ни в мире. Правда, императорские дети там так и не учились.
Уже 15 минут речи на открытии лицея обеспечили Александру Куницыну, любимому педагогу, орден Владимира 4-й степени за то, что в ней ни разу не было упомянуто имя государя. Тогда еще Александр I премировал за это. Ни слова комплимента в его адрес, все о том, что человек рождается свободным, что один человек не лучше другого, что свобода лучше несвободы. Последние слова, сказанные Медведевым пять лет назад, стали для нас сенсацией. Каково же это было в начале ХIХ века!
Лицей – во многом матрица будущей России, когда становится понятно, что без закона и права страна не двинется дальше. Именно закон и право на короткое время становятся русской государственной идеологией.
Первая черта русской педагогической утопии (зависимость от императорского дома) неразрывно связана со второй – закрытостью учебного заведения. Каникулы здесь разрешены только в 1832 году. Воспитанники были изолированы от общества на шесть лет безвыездно. Когда Малиновский, директор лицея, на второй день занятий сообщает, что вы здесь, господа, закрыты на шесть лет, начинаются дружные рыдания. Никто не верит, что будет так. Тем не менее все лицеисты задним числом признали, что это было правильно. Они не должны были сообщаться с реальностью, ибо она вносит суету и пошлость жизни. Более того, в своей знаменитой «Записке о народном воспитании», которую Пушкин написал вынужденно, доказывая Николаю II свою лояльность, он тоже отстаивает принцип герметичности. Воспитание, по его словам, ни в коем случае не должно быть домашним, потому что это разврат, дети видят произвол над рабами в условиях крепостничества.
Дмитрий Быков
Дмитрий Быков счастлив тем, что его выбирают правильные люди
Дмитрия Быкова, прибывшего в Челябинск на фестиваль «Открытая книга», можно представить и писателем, и публицистом, и журналистом. В Челябинском педуниверситете он выступал как учитель. Но даже там себя ощущал, по его словам, поэтом. В чем и убедила лекция о педагогических утопиях. Вот некоторые выдержки из нее.
От Царскосельского лицея – до наших дней
- Российская педагогика знала три великие утопии, три мечты. Первая – Царскосельский лицей, который продержался довольно долго – 111 лет. Эта утопия дала нам Пушкина, и тем уже оправдана.
Вторая утопия – школа-коммуна 20-х годов. Это и республика ШКИД, и знаменитая МОКША, и все наследие Макаренко, которое не пережило своего основателя, но дало новые смыслы и новые методы. Школа-коммуна – это замечательное развитие идеи лицея на новом этапе. Она ставит детей перед чрезвычайно важными задачами трудового воспитания, выполнения сложной квалифицированной работы. Когда беспризорники собирают фотоаппарат ФЭД – это серьезный вызов.
И наконец, третий педагогический проект – утопия Сухомлинского-Соловейчика, так называемая коммунарская педагогика. Но она соотносится с лицеем, как секта с монастырем. В ее центре – учитель новатор, вокруг которого объединены верные ему дети. Педагогика отчасти Крапивинская, известная по практике дворового клуба «Каравелла», плохая для меня тем, что дети считают весь мир лежащим во зле, а себя – в круге света. Это эффективная система, но мне она кажется ошибочной.
Самая универсальная и самая долго живущая педагогика – это педагогика Царскосельского лицея. Она состоялась потому, что была окрылена брендом власти. Все, начиная с карамели «Кремлевская» и заканчивая кремлевской таблеткой, имеет 90 процентов успеха. Ориентация на власть – традиционная, чисто русская черта.
Сама идея лицея – великолепно дерзкая, когда царские дети, внуки Екатерины, обучаются вместе с детьми знати, необязательно богатой, часто из обедневших родов, – эта идея восходит к реформам Сперанского. По дерзости своей не имеет равных ни в Европе, ни в мире. Правда, императорские дети там так и не учились.
Уже 15 минут речи на открытии лицея обеспечили Александру Куницыну, любимому педагогу, орден Владимира 4-й степени за то, что в ней ни разу не было упомянуто имя государя. Тогда еще Александр I премировал за это. Ни слова комплимента в его адрес, все о том, что человек рождается свободным, что один человек не лучше другого, что свобода лучше несвободы. Последние слова, сказанные Медведевым пять лет назад, стали для нас сенсацией. Каково же это было в начале ХIХ века!
Лицей – во многом матрица будущей России, когда становится понятно, что без закона и права страна не двинется дальше. Именно закон и право на короткое время становятся русской государственной идеологией.
Первая черта русской педагогической утопии (зависимость от императорского дома) неразрывно связана со второй – закрытостью учебного заведения. Каникулы здесь разрешены только в 1832 году. Воспитанники были изолированы от общества на шесть лет безвыездно. Когда Малиновский, директор лицея, на второй день занятий сообщает, что вы здесь, господа, закрыты на шесть лет, начинаются дружные рыдания. Никто не верит, что будет так. Тем не менее все лицеисты задним числом признали, что это было правильно. Они не должны были сообщаться с реальностью, ибо она вносит суету и пошлость жизни. Более того, в своей знаменитой «Записке о народном воспитании», которую Пушкин написал вынужденно, доказывая Николаю II свою лояльность, он тоже отстаивает принцип герметичности. Воспитание, по его словам, ни в коем случае не должно быть домашним, потому что это разврат, дети видят произвол над рабами в условиях крепостничества.
Дмитрий Быков: "Николаева олицетворяла «хорошее советское», иллюзии ранней оттепели, попытку насытить производственный роман человеческим содержанием"
Источник
Дмитрий Быков
ГАЛИНА НИКОЛАЕВА
1
«Жатва» — «Клятва» — «Битва в пути» — так пренебрежительно обозначалась в девяностые классика соцреализма, и имя Галины Николаевой упоминали в одном ряду с Антониной Коптяевой или Всеволодом Кочетовым. Для тех, кто знал материал чуть лучше, Николаева олицетворяла «хорошее советское», иллюзии ранней оттепели, попытку насытить производственный роман человеческим содержанием. Представить читателя, берущегося за «Битву в пути», трудно было не только в последнее десятилетие, но и в семидесятые, когда она, кстати сказать, не переиздавалась — до 1987 года Николаева, чей самый известный роман начинается ни много ни мало с похорон Сталина, выглядела нежелательным напоминанием о тогдашних надеждах.
Тут интересный феномен, достойный отдельного исследования: книги куда более смелые существовали в литературе вполне благополучно, а вот те, кто выступил первым и вызвал общественную дискуссию, так и не могли реабилитироваться. И это закономерно: для системы опасны именно те, кто первыми поднимает голос. Вторые и третьи, приходящие на готовое, могут быть сколь угодно храбры, но настоящей опасности не представляют: их храбрость — уже дозволенная. Николаева была в числе первых: даже в «Жатве» умудрившись рассказать о колхозной беспросветности, пусть обиняками и намеками, в «Битве» она вышла на принципиально иной уровень, заговорив не о сталинизме, а о том, на что опирался сталинизм.
У меня к Николаевой отношение личное, почти родственное: я тридцать лет работаю напротив дома, в котором она жила. Там висит мемориальная доска с ее непохожим профилем. Это дом 54/56 по Новослободской, он глядит окнами в мой родной «Собеседник», и как-то мне приятно думать, что мы с Николаевой работаем по соседству, хотя она и умерла за четыре года до моего рождения.
2
Она родилась 5 (18) июля 1911 года в семье сельской учительницы и юриста. Ее настоящая фамилия — Волянская, первая профессия — врач. Среди русских писательских профессий лидирует, кажется, именно эта: Чехов, Вересаев, Булгаков, Аксенов, Крелин, Лазарчук, Лукьяненко, но большинство названных врачей к медицине относились по-чеховски, то есть как к надоевшей законной супруге. Николаева, в отличие от прочих пишущих докторов, — врач по призванию, опытный, пятнадцать лет проработавший по специальности.
В первый раз она вышла замуж в двадцать лет, развелась три года спустя, а в тридцать седьмом ее бывшего мужа, партработника, взяли и год спустя расстреляли. Почти одновременно был арестован ее отец, которому повезло больше — он дожил до реабилитации. Николаева после их ареста была изгнана из аспирантуры Горьковского мединститута, это изгнание и почти всеобщее предательство она в «Битве» описала весьма подробно, потому что Тина Карамыш — вообще почти автопортрет, хоть и сильно улучшенный.
Николаева пошла преподавать в медучилище, а перед войной встретила второго мужа — прораба, с которым был у нее счастливый и трудный роман; расстались они, не прожив и года, а после войны он к ней вернулся, и еще пять лет они прожили вместе. Муж был красавец и силач — себя она красавицей отнюдь не считала и называла в стихах «толстушкой с большой косой». Это ему посвящены почти все ее военные стихи — «Ты не можешь погибнуть, пока я жива» и т. д. Николаева не была сильным поэтом, что говорить, но удачные строчки у нее случались, особенно когда она — как всякий прирожденный прозаик — обращалась к балладе: «Дым над кормой. Продохнуть невмочь: пламя в дверях кают. Всюду кричат, просят помочь, пули фанеру шьют. Друг на руках у меня хрипит, судорожно ворот рвет. Алая кровь на зарю летит, в небо из горла бьет».
Конечно, тут не без Тихонова — любимого ее поэта, о котором позже, но это, как ни крути, стихи. И за ними подлинный опыт: с 1941 года Волянская добивалась отправки на фронт. Поначалу ее не брали, поскольку она с детства страдала пороком митрального клапана, но уже в июле сорок второго она оказалась врачом на санитарно-транспортном судне, на нем из Сталинграда в Саратов вывозили раненых. А в октябре в газете «Горьковская коммуна» было напечатано письмо младшего лейтенанта Алексея Сухотина: «Пользуюсь случаем поблагодарить горьковского врача Волянскую и сестру Лену Прыгунову, которые работали на санпароходе „Композитор Бородин"... В ту ночь, как над санитарным пароходом кружились гитлеровские стервятники и бросали бомбы и строчили из пулемета, перед лицом смертельной опасности т. Волянская дала свой спасательный пояс раненым, хотя сама плавать не может. И когда все сошли на берег и попрятались в кусты, нас, четверых тяжело раненных, нести было нельзя, и мы остались на пароходе, но т. Волянская и Прыгунова Лена нас бросить отказались, хотя мы их и отсылали. Они всю ночь были с нами на пароходе, в опасности успокаивали нас и дали лекарство, от которого боли прошли и ударило нас в дремоту. <...> Т. Волянской и Прыгуновой прошу передать красноармейское спасибо!»
Дмитрий Быков
ГАЛИНА НИКОЛАЕВА
1
«Жатва» — «Клятва» — «Битва в пути» — так пренебрежительно обозначалась в девяностые классика соцреализма, и имя Галины Николаевой упоминали в одном ряду с Антониной Коптяевой или Всеволодом Кочетовым. Для тех, кто знал материал чуть лучше, Николаева олицетворяла «хорошее советское», иллюзии ранней оттепели, попытку насытить производственный роман человеческим содержанием. Представить читателя, берущегося за «Битву в пути», трудно было не только в последнее десятилетие, но и в семидесятые, когда она, кстати сказать, не переиздавалась — до 1987 года Николаева, чей самый известный роман начинается ни много ни мало с похорон Сталина, выглядела нежелательным напоминанием о тогдашних надеждах.
Тут интересный феномен, достойный отдельного исследования: книги куда более смелые существовали в литературе вполне благополучно, а вот те, кто выступил первым и вызвал общественную дискуссию, так и не могли реабилитироваться. И это закономерно: для системы опасны именно те, кто первыми поднимает голос. Вторые и третьи, приходящие на готовое, могут быть сколь угодно храбры, но настоящей опасности не представляют: их храбрость — уже дозволенная. Николаева была в числе первых: даже в «Жатве» умудрившись рассказать о колхозной беспросветности, пусть обиняками и намеками, в «Битве» она вышла на принципиально иной уровень, заговорив не о сталинизме, а о том, на что опирался сталинизм.
У меня к Николаевой отношение личное, почти родственное: я тридцать лет работаю напротив дома, в котором она жила. Там висит мемориальная доска с ее непохожим профилем. Это дом 54/56 по Новослободской, он глядит окнами в мой родной «Собеседник», и как-то мне приятно думать, что мы с Николаевой работаем по соседству, хотя она и умерла за четыре года до моего рождения.
2
Она родилась 5 (18) июля 1911 года в семье сельской учительницы и юриста. Ее настоящая фамилия — Волянская, первая профессия — врач. Среди русских писательских профессий лидирует, кажется, именно эта: Чехов, Вересаев, Булгаков, Аксенов, Крелин, Лазарчук, Лукьяненко, но большинство названных врачей к медицине относились по-чеховски, то есть как к надоевшей законной супруге. Николаева, в отличие от прочих пишущих докторов, — врач по призванию, опытный, пятнадцать лет проработавший по специальности.
В первый раз она вышла замуж в двадцать лет, развелась три года спустя, а в тридцать седьмом ее бывшего мужа, партработника, взяли и год спустя расстреляли. Почти одновременно был арестован ее отец, которому повезло больше — он дожил до реабилитации. Николаева после их ареста была изгнана из аспирантуры Горьковского мединститута, это изгнание и почти всеобщее предательство она в «Битве» описала весьма подробно, потому что Тина Карамыш — вообще почти автопортрет, хоть и сильно улучшенный.
Николаева пошла преподавать в медучилище, а перед войной встретила второго мужа — прораба, с которым был у нее счастливый и трудный роман; расстались они, не прожив и года, а после войны он к ней вернулся, и еще пять лет они прожили вместе. Муж был красавец и силач — себя она красавицей отнюдь не считала и называла в стихах «толстушкой с большой косой». Это ему посвящены почти все ее военные стихи — «Ты не можешь погибнуть, пока я жива» и т. д. Николаева не была сильным поэтом, что говорить, но удачные строчки у нее случались, особенно когда она — как всякий прирожденный прозаик — обращалась к балладе: «Дым над кормой. Продохнуть невмочь: пламя в дверях кают. Всюду кричат, просят помочь, пули фанеру шьют. Друг на руках у меня хрипит, судорожно ворот рвет. Алая кровь на зарю летит, в небо из горла бьет».
Конечно, тут не без Тихонова — любимого ее поэта, о котором позже, но это, как ни крути, стихи. И за ними подлинный опыт: с 1941 года Волянская добивалась отправки на фронт. Поначалу ее не брали, поскольку она с детства страдала пороком митрального клапана, но уже в июле сорок второго она оказалась врачом на санитарно-транспортном судне, на нем из Сталинграда в Саратов вывозили раненых. А в октябре в газете «Горьковская коммуна» было напечатано письмо младшего лейтенанта Алексея Сухотина: «Пользуюсь случаем поблагодарить горьковского врача Волянскую и сестру Лену Прыгунову, которые работали на санпароходе „Композитор Бородин"... В ту ночь, как над санитарным пароходом кружились гитлеровские стервятники и бросали бомбы и строчили из пулемета, перед лицом смертельной опасности т. Волянская дала свой спасательный пояс раненым, хотя сама плавать не может. И когда все сошли на берег и попрятались в кусты, нас, четверых тяжело раненных, нести было нельзя, и мы остались на пароходе, но т. Волянская и Прыгунова Лена нас бросить отказались, хотя мы их и отсылали. Они всю ночь были с нами на пароходе, в опасности успокаивали нас и дали лекарство, от которого боли прошли и ударило нас в дремоту. <...> Т. Волянской и Прыгуновой прошу передать красноармейское спасибо!»
Дмитрий Быков: "Пантелеев, сочиняя свои детские рассказы и повести, вскрыл истинную природу этой власти гораздо решительней, чем все диссиденты"
Источник
Дмитрий Быков
СИНДРОМ ПАНТЕЛЕЕВА
1
Пантелеев (Алексей Еремеев) — самый наглядный и вместе с тем самый странный из советских писателей, заглянувший на такую глубину, что ему пришлось с этим тайнознанием всю жизнь просидеть в спасительном гетто детской литературы. Там вообще позволялось многое, как и в фантастике: советская власть больше всего занималась реализмом и больше всего боялась его. А Пантелеев, сочиняя свои детские рассказы и повести, вскрыл истинную природу этой власти гораздо решительней, чем все диссиденты. Его главной темой (после автобиографической «Республики ШКИД», в которой личного опыта больше, чем идеологии) был фанатизм во всех его проявлениях — самурайское служение, культ долга и чести, прямо переходящий в невроз. Скажу больше, неврозы и есть его главная тема, с ней он вошел в советскую литературу, потому что самое известное его произведение — рассказ «Честное слово».
Это рассказ великий, непрочитанный и очень тревожный. Там, собственно, две страницы. Очень важно, что действие происходит в сумерках — автор не может толком рассмотреть героя; этим сразу дается и чувство опасности, и важное для читателя ощущение невзаправдашности: все происходит как бы в сумеречном сознании. «Сад уже опустел, на улице мелькали огоньки, и где-то за деревьями звенел колокольчик сторожа». У ленинградцев дело часто происходит в огромных опустевших садах — их много в городе, где об отдыхе заботились не меньше, чем об имперских трудах. И вот в опустевшем саду стоит маленький мальчик (одинокий маленький мальчик вечером — уже страшно) и безутешно плачет. «Я на скамейке сидел, а тут какие-то большие ребята подходят и говорят: "Хочешь играть в войну?" Я говорю: "Хочу". Стали играть, мне говорят: "Ты сержант". Один большой мальчик... он маршал был... он привел меня сюда и говорит: "Тут у нас пороховой склад — в этой будке. А ты будешь часовой... Стой здесь, пока я тебя не сменю". Я говорю: "Хорошо". А он говорит: "Дай честное слово, что не уйдешь"».
Ну и он дал это честное слово, и теперь, как он есть часовой, не может уйти, пока не сменили. «Если дал честное слово, так надо стоять, что бы ни случилось — хоть лопни. А игра это или не игра — все равно». Автор понимает, что большие мальчишки давно ушли, а снять маленького с караула может только военный. Автор бежит искать военного, опасаясь, что сад закроется и мальчика там запрут, но, как назло, военный не попадается. Наконец он видит майора в фуражке с синим кавалерийским околышем — и бросается к нему, рассказывает про мальчика, который плачет на карауле. «Командир захлопал глазами и посмотрел на меня с испугом. Наверное, он тоже подумал, что я болен и что у меня голова не в порядке». Но потом он все объяснил подробнее, и майор сказал: «Конечно, идемте». В саду майор спросил мальчика, какое у него звание, и приказал оставить вверенный ему пост. Они втроем вышли из сада ровно в тот момент, когда сторож собирался запереть ворота. Здесь автор попрощался с часовым: «Я посмотрел на его маленький веснушчатый нос и подумал, что ему, действительно, нечего бояться. Мальчик, у которого такая сильная воля и такое крепкое слово, не испугается темноты, не испугается хулиганов, не испугается и более страшных вещей. А когда он вырастет... Еще не известно, кем он будет, когда вырастет, но кем бы он ни был, можно ручаться, что это будет настоящий человек».
В общем, перед нами довольно страшная и глубоко личная история. Пантелеев выше всего в жизни ценил последовательность, честность, верность сказанному слову — ту «чистоту порядка», которую так любил безумный, но очень умный Хармс; и не случайно Пантелеев с Хармсом дружил, и однажды они обменялись молитвенниками. Автобиографическая повесть Пантелеева — вероятно, главная его книга, публиковать которую он разрешил лишь через три года после своей смерти, — называется «Я верую», и этими двумя словами определяется весь его литературный и человеческий путь. Вера, честь, долг — единственные его темы, фанатик — его любимый герой; никакой основы личности, кроме веры, он не признает. Об этом фанатизме — его повесть «Пакет»: «Не отдам пакета. Сгорю вместе с ним». Пантелеев пишет, казалось бы, о бессмысленном подвиге: доставить пакет Трофимов не смог, попал к белым, пришлось ему пакет съесть вместе с сургучной печатью, от которой потом все кишки горели; приключений у него там много, одно чудесное спасение следует за другим, изложено все это зощенковским сказовым слогом: «"Ах, — думаю, — бедняга Зыков! Погиб ты, — думаю, — не за медную пуговицу. И не увидал ты мечту своей жизни, товарища Буденного". Может быть, у меня нервы расстроились, может быть, я устал, но мне тяжело было, товарищи, смотреть, как помирает мой друг». Пересказывать все перипетии хитрого пантелеевского сюжета не стану, упомяну лишь один символ: пакет съеден, «превратился в сплошную массу» и не доставлен по адресу. Но и не надо ничего доставлять, ибо сам герой, доскакавший-таки от Заварухина к Буденному, и есть самое ценное донесение.
Есть у него и рассказ «На ялике» — наш, советский вариант рассказа Фолкнера «Полный поворот кругом»: Пантелеев и Фолкнер потому так и любят героических детей, что «мальчику жизни не жалко, гибель ему нипочем». Взрослый успевает подумать, струсить — ребенок бесстрашен, потому что не представляет смерти, думает, что она случается с другими, а с ним никогда. И маленький героический перевозчик из «Ялика», заменяющий на переправе погибшего отца, — еще один маленький святой, вроде мальчика из «Честного слова», со всеми признаками того же непробиваемого упорства.
Дмитрий Быков
СИНДРОМ ПАНТЕЛЕЕВА
1
Пантелеев (Алексей Еремеев) — самый наглядный и вместе с тем самый странный из советских писателей, заглянувший на такую глубину, что ему пришлось с этим тайнознанием всю жизнь просидеть в спасительном гетто детской литературы. Там вообще позволялось многое, как и в фантастике: советская власть больше всего занималась реализмом и больше всего боялась его. А Пантелеев, сочиняя свои детские рассказы и повести, вскрыл истинную природу этой власти гораздо решительней, чем все диссиденты. Его главной темой (после автобиографической «Республики ШКИД», в которой личного опыта больше, чем идеологии) был фанатизм во всех его проявлениях — самурайское служение, культ долга и чести, прямо переходящий в невроз. Скажу больше, неврозы и есть его главная тема, с ней он вошел в советскую литературу, потому что самое известное его произведение — рассказ «Честное слово».
Это рассказ великий, непрочитанный и очень тревожный. Там, собственно, две страницы. Очень важно, что действие происходит в сумерках — автор не может толком рассмотреть героя; этим сразу дается и чувство опасности, и важное для читателя ощущение невзаправдашности: все происходит как бы в сумеречном сознании. «Сад уже опустел, на улице мелькали огоньки, и где-то за деревьями звенел колокольчик сторожа». У ленинградцев дело часто происходит в огромных опустевших садах — их много в городе, где об отдыхе заботились не меньше, чем об имперских трудах. И вот в опустевшем саду стоит маленький мальчик (одинокий маленький мальчик вечером — уже страшно) и безутешно плачет. «Я на скамейке сидел, а тут какие-то большие ребята подходят и говорят: "Хочешь играть в войну?" Я говорю: "Хочу". Стали играть, мне говорят: "Ты сержант". Один большой мальчик... он маршал был... он привел меня сюда и говорит: "Тут у нас пороховой склад — в этой будке. А ты будешь часовой... Стой здесь, пока я тебя не сменю". Я говорю: "Хорошо". А он говорит: "Дай честное слово, что не уйдешь"».
Ну и он дал это честное слово, и теперь, как он есть часовой, не может уйти, пока не сменили. «Если дал честное слово, так надо стоять, что бы ни случилось — хоть лопни. А игра это или не игра — все равно». Автор понимает, что большие мальчишки давно ушли, а снять маленького с караула может только военный. Автор бежит искать военного, опасаясь, что сад закроется и мальчика там запрут, но, как назло, военный не попадается. Наконец он видит майора в фуражке с синим кавалерийским околышем — и бросается к нему, рассказывает про мальчика, который плачет на карауле. «Командир захлопал глазами и посмотрел на меня с испугом. Наверное, он тоже подумал, что я болен и что у меня голова не в порядке». Но потом он все объяснил подробнее, и майор сказал: «Конечно, идемте». В саду майор спросил мальчика, какое у него звание, и приказал оставить вверенный ему пост. Они втроем вышли из сада ровно в тот момент, когда сторож собирался запереть ворота. Здесь автор попрощался с часовым: «Я посмотрел на его маленький веснушчатый нос и подумал, что ему, действительно, нечего бояться. Мальчик, у которого такая сильная воля и такое крепкое слово, не испугается темноты, не испугается хулиганов, не испугается и более страшных вещей. А когда он вырастет... Еще не известно, кем он будет, когда вырастет, но кем бы он ни был, можно ручаться, что это будет настоящий человек».
В общем, перед нами довольно страшная и глубоко личная история. Пантелеев выше всего в жизни ценил последовательность, честность, верность сказанному слову — ту «чистоту порядка», которую так любил безумный, но очень умный Хармс; и не случайно Пантелеев с Хармсом дружил, и однажды они обменялись молитвенниками. Автобиографическая повесть Пантелеева — вероятно, главная его книга, публиковать которую он разрешил лишь через три года после своей смерти, — называется «Я верую», и этими двумя словами определяется весь его литературный и человеческий путь. Вера, честь, долг — единственные его темы, фанатик — его любимый герой; никакой основы личности, кроме веры, он не признает. Об этом фанатизме — его повесть «Пакет»: «Не отдам пакета. Сгорю вместе с ним». Пантелеев пишет, казалось бы, о бессмысленном подвиге: доставить пакет Трофимов не смог, попал к белым, пришлось ему пакет съесть вместе с сургучной печатью, от которой потом все кишки горели; приключений у него там много, одно чудесное спасение следует за другим, изложено все это зощенковским сказовым слогом: «"Ах, — думаю, — бедняга Зыков! Погиб ты, — думаю, — не за медную пуговицу. И не увидал ты мечту своей жизни, товарища Буденного". Может быть, у меня нервы расстроились, может быть, я устал, но мне тяжело было, товарищи, смотреть, как помирает мой друг». Пересказывать все перипетии хитрого пантелеевского сюжета не стану, упомяну лишь один символ: пакет съеден, «превратился в сплошную массу» и не доставлен по адресу. Но и не надо ничего доставлять, ибо сам герой, доскакавший-таки от Заварухина к Буденному, и есть самое ценное донесение.
Есть у него и рассказ «На ялике» — наш, советский вариант рассказа Фолкнера «Полный поворот кругом»: Пантелеев и Фолкнер потому так и любят героических детей, что «мальчику жизни не жалко, гибель ему нипочем». Взрослый успевает подумать, струсить — ребенок бесстрашен, потому что не представляет смерти, думает, что она случается с другими, а с ним никогда. И маленький героический перевозчик из «Ялика», заменяющий на переправе погибшего отца, — еще один маленький святой, вроде мальчика из «Честного слова», со всеми признаками того же непробиваемого упорства.
Дмитрий Быков: "Жизнь Александра Герцена (1812-1870) — какой-то сплошной ужас"
Источник
Дмитрий Быков
АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕН
1
Жизнь Александра Герцена (1812-1870) — какой-то сплошной ужас. Его биография работы Ирены Желваковой, многолетнего директора его московского дома-музея на Сивцевом Вражке, — невыносимо грустная книга. Желвакова знает его жизнь и тексты досконально, пишет, как о близкой родне, — и оттого не боится прикасаться к самым интимным эпизодам; а впрочем, Герцен и сам не боялся. «Былое и думы» — самая откровенная книга в русской литературе, Лимонову далеко до такого раздевания. Тут не до литературных достоинств: вся жизнь Герцена вместе с его текстами, литературными, публицистическими и эпистолярными, образует единое произведение, одновременно грандиозное, привлекательное, отталкивающее, сочетающее полное жизненное поражение с абсолютной литературной победой. Вот уж кто кровью расплатился. Может быть, только воспоминания Надежды Мандельштам, очень Герцена любившей и бессознательно ему подражавшей, сравнимы с его наследием по силе и, главное, откровенности: раздавленный человек выворачивает перед читателем собственные внутренности — об эстетике ли тут говорить? Но оба высказываются о силе, которая их вот так раздавила, — и силе этой выносят приговор. Без вывороченных внутренностей, без свидетельства о безоговорочном поражении этот приговор недействителен.
Даже беглый перечень срывов, разрывов, бытовых, мировоззренческих и любовных катастроф, сопровождающих — а в общем, и составляющих — эту биографию, способен одновременно и привлечь, и отвратить читателя: каково погружаться в это? Незаконный сын русского аристократа (мать — 16-летняя немка, сбежавшая в русское посольство от родительского произвола; вообще история темная, брак так и не был узаконен). В 22-летнем возрасте (1834) за участие в студенческом кружке сослан в Вятку, затем переведен во Владимир. Тайно женился на кузине, Наталье Захарьиной. В 1847 году, похоронив отца, навсегда уезжает в Европу, где из пылкого западника превращается в яростного критика буржуазного Запада. В России тем временем, по приказу Николая I, наложен арест на все его имущество. В 1848-м Герцен знакомится с немецким поэтом и публицистом (весьма, кстати, посредственным) Георгом Гервегом, в которого его жена Наталья влюбляется страстно, до умопомрачения. Начинается невыносимая история тройственного союза: Наталья, натура романтическая, уверена, что они смогут жить одной семьей; Гервег то угрожает Герцену самоубийством, то вызывает его на дуэль, сочиняя письма, в которых явно просвечивает безумие. При этом Гервег долго живет на деньги Герцена! Сам Герцен охарактеризовал его беспощадно — он в «Былом» и себя не больно жалел: «Он был скрытен, лукав, боялся других; он любил наслаждаться украдкой; у него была какая-то не мужская изнеженность, жалкая зависимость от мелочей, от удобств жизни и эгоизм без всяких границ, доходивший до наивности цинизма». Добавим, что Гервег живет на содержании жены Эммы, которой от Герцена досталось еще хлеще: «Она открыто при всех волочилась за своим мужем так, как пожилые мужчины волочатся за молоденькими девочками; она смотрела ему в глаза, указывала на него взглядом, поправляла ему шейный платок, волосы и как-то возмутительно нескромно хвалила его». Эмма пыталась устроить счастье мужа, покровительствовала его роману с Натальей, уговаривала отпустить их путешествовать вдвоем, а сама выражала готовность остаться с Герценом и ходить за детьми... бред, ужас! После угроз Гервега на случай его вторжения Герцен держит пистолет в ящике стола. В 1851 году во время кораблекрушения тонет пятилетний глухонемой сын Герценов Коля. С этого момента начинается смертельная болезнь жены Герцена, она часами не произносит ни слова, иногда только стонет: «Представь, как страшно ему было... ледяное море... а в нем рыбы, омары...». Это ледяное море всегда у нее перед глазами. В 1852 году, после разрыва с Гервегом, Наталья умирает, роды ускоряют ее смерть, новорожденный умирает за два дня до матери.
В 1856 году в Лондон к Герцену приезжает любимый друг юности, Николай Огарев, с которым они вместе принесли знаменитую юношескую клятву на Воробьевых горах — всегда служить свободе. И жена Огарева влюбляется в Герцена и рожает от него близнецов! Издаваемые Герценом «Полярная звезда» и «Колокол» популярны в Петербурге и Москве ровно до 1863 года, когда Герцен остается в одиночестве, чуть не у позорного столба: ровно 150 лет назад русское общество переживает небывалый подъем и солидарность по случаю подавления польского восстания, а Герцен проклинает его усмирителей, вешателей, палачей Польши — и получает от соотечественников град обвинений и насмешек. Вольная русская типография и ее издания — первая диссидентская печать в российской истории — никогда уже не знали прежней популярности. К концу жизни Герцен рассорился почти со всеми, умер от воспаления легких, повторяя в бреду: «Почему бы нам не собраться в Москву?» Его 17-летняя дочь Лиза покончила с собой от неразделенной любви пять лет спустя, написав в предсмертной записке по-французски: «Прошу схоронить меня, только убедившись вполне, что я мертвая. Проснуться под землей — очень даже не шикарно выйдет». Достоевский эту записку цитировал в статье из «Дневника писателя» — «Два самоубийства», — комментируя: «Тут слышится душа именно возмутившаяся против «прямолинейности» явлений, не вынесшая этой прямолинейности, сообщившейся ей в доме отца еще с детства». А между тем сам Достоевский — слава богу, хоть не называющий прямо этого отца, — видался с ним в Лондоне, обменивался портретами с лестными надписями.
Дмитрий Быков
АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕН
1
Жизнь Александра Герцена (1812-1870) — какой-то сплошной ужас. Его биография работы Ирены Желваковой, многолетнего директора его московского дома-музея на Сивцевом Вражке, — невыносимо грустная книга. Желвакова знает его жизнь и тексты досконально, пишет, как о близкой родне, — и оттого не боится прикасаться к самым интимным эпизодам; а впрочем, Герцен и сам не боялся. «Былое и думы» — самая откровенная книга в русской литературе, Лимонову далеко до такого раздевания. Тут не до литературных достоинств: вся жизнь Герцена вместе с его текстами, литературными, публицистическими и эпистолярными, образует единое произведение, одновременно грандиозное, привлекательное, отталкивающее, сочетающее полное жизненное поражение с абсолютной литературной победой. Вот уж кто кровью расплатился. Может быть, только воспоминания Надежды Мандельштам, очень Герцена любившей и бессознательно ему подражавшей, сравнимы с его наследием по силе и, главное, откровенности: раздавленный человек выворачивает перед читателем собственные внутренности — об эстетике ли тут говорить? Но оба высказываются о силе, которая их вот так раздавила, — и силе этой выносят приговор. Без вывороченных внутренностей, без свидетельства о безоговорочном поражении этот приговор недействителен.
Даже беглый перечень срывов, разрывов, бытовых, мировоззренческих и любовных катастроф, сопровождающих — а в общем, и составляющих — эту биографию, способен одновременно и привлечь, и отвратить читателя: каково погружаться в это? Незаконный сын русского аристократа (мать — 16-летняя немка, сбежавшая в русское посольство от родительского произвола; вообще история темная, брак так и не был узаконен). В 22-летнем возрасте (1834) за участие в студенческом кружке сослан в Вятку, затем переведен во Владимир. Тайно женился на кузине, Наталье Захарьиной. В 1847 году, похоронив отца, навсегда уезжает в Европу, где из пылкого западника превращается в яростного критика буржуазного Запада. В России тем временем, по приказу Николая I, наложен арест на все его имущество. В 1848-м Герцен знакомится с немецким поэтом и публицистом (весьма, кстати, посредственным) Георгом Гервегом, в которого его жена Наталья влюбляется страстно, до умопомрачения. Начинается невыносимая история тройственного союза: Наталья, натура романтическая, уверена, что они смогут жить одной семьей; Гервег то угрожает Герцену самоубийством, то вызывает его на дуэль, сочиняя письма, в которых явно просвечивает безумие. При этом Гервег долго живет на деньги Герцена! Сам Герцен охарактеризовал его беспощадно — он в «Былом» и себя не больно жалел: «Он был скрытен, лукав, боялся других; он любил наслаждаться украдкой; у него была какая-то не мужская изнеженность, жалкая зависимость от мелочей, от удобств жизни и эгоизм без всяких границ, доходивший до наивности цинизма». Добавим, что Гервег живет на содержании жены Эммы, которой от Герцена досталось еще хлеще: «Она открыто при всех волочилась за своим мужем так, как пожилые мужчины волочатся за молоденькими девочками; она смотрела ему в глаза, указывала на него взглядом, поправляла ему шейный платок, волосы и как-то возмутительно нескромно хвалила его». Эмма пыталась устроить счастье мужа, покровительствовала его роману с Натальей, уговаривала отпустить их путешествовать вдвоем, а сама выражала готовность остаться с Герценом и ходить за детьми... бред, ужас! После угроз Гервега на случай его вторжения Герцен держит пистолет в ящике стола. В 1851 году во время кораблекрушения тонет пятилетний глухонемой сын Герценов Коля. С этого момента начинается смертельная болезнь жены Герцена, она часами не произносит ни слова, иногда только стонет: «Представь, как страшно ему было... ледяное море... а в нем рыбы, омары...». Это ледяное море всегда у нее перед глазами. В 1852 году, после разрыва с Гервегом, Наталья умирает, роды ускоряют ее смерть, новорожденный умирает за два дня до матери.
В 1856 году в Лондон к Герцену приезжает любимый друг юности, Николай Огарев, с которым они вместе принесли знаменитую юношескую клятву на Воробьевых горах — всегда служить свободе. И жена Огарева влюбляется в Герцена и рожает от него близнецов! Издаваемые Герценом «Полярная звезда» и «Колокол» популярны в Петербурге и Москве ровно до 1863 года, когда Герцен остается в одиночестве, чуть не у позорного столба: ровно 150 лет назад русское общество переживает небывалый подъем и солидарность по случаю подавления польского восстания, а Герцен проклинает его усмирителей, вешателей, палачей Польши — и получает от соотечественников град обвинений и насмешек. Вольная русская типография и ее издания — первая диссидентская печать в российской истории — никогда уже не знали прежней популярности. К концу жизни Герцен рассорился почти со всеми, умер от воспаления легких, повторяя в бреду: «Почему бы нам не собраться в Москву?» Его 17-летняя дочь Лиза покончила с собой от неразделенной любви пять лет спустя, написав в предсмертной записке по-французски: «Прошу схоронить меня, только убедившись вполне, что я мертвая. Проснуться под землей — очень даже не шикарно выйдет». Достоевский эту записку цитировал в статье из «Дневника писателя» — «Два самоубийства», — комментируя: «Тут слышится душа именно возмутившаяся против «прямолинейности» явлений, не вынесшая этой прямолинейности, сообщившейся ей в доме отца еще с детства». А между тем сам Достоевский — слава богу, хоть не называющий прямо этого отца, — видался с ним в Лондоне, обменивался портретами с лестными надписями.
Дмитрий Быков: "Тынянова любили все. Критиковали — и любили, предавали — и любили, и знали, что он при всех обстоятельствах будет безупречен"
Источник
Дмитрий Быков
ЮРИЙ ТЫНЯНОВ
1
Тынянов прожил мученическую жизнь. Более или менее безоблачны были только его детство и отрочество, молодость была в полном смысле счастливой, но совпала с голодными, нищими, катастрофическими временами, а дальше были одиночество, фактический запрет на профессию, перемена занятий, предательство друзей, любовная драма и жестокая болезнь — рассеянный склероз, — отнявшая у него силы и трудоспособность уже к середине тридцатых. Мы мало знаем обо всем этом, поскольку он никогда не жаловался.
Все главные его сочинения написаны между двумя мировыми войнами. Он умер 20 декабря 1943 года, после двух адских лет, когда его, уже неподвижного, успели вывезти из Ленинграда в эвакуацию, а потом вернули умирать в Москву. Страдания его непредставимы: гибло не только тело, не только мощный, феноменально трудоспособный мозг, не только воля, никогда ему не изменявшая, — гибло все, что было ему дорого: его город (Тынянов так и не дожил до снятия блокады), его дело, его поколение. Он не знал, выживет ли сама страна, язык, культура, останутся ли имена, — и самым горьким в его положении была абсолютная беспомощность, зависимость от людей.
Для человека, всегда жившего умом и волей, их утрата хуже смерти. И в последние два своих года, во время просветов, когда возвращались сознание и память, он диктовал публицистику, сочинял рассказы, без документов и архивов дописывал третью, «южную» часть главного своего труда — романа «Пушкин». И опять никто не слышал его жалоб. В этой внешне бессобытийной, аскетической жизни была, не побоюсь сильного слова, святость. И единственной компенсацией за все, что он вынес, было почти безоговорочное всеобщее преклонение. Тынянова любили все. Критиковали — и любили, предавали — и любили, и знали, что он при всех обстоятельствах будет безупречен. Должен быть в смутные эпохи такой человек — абсолютный нравственный стержень, ни единого двусмысленного поступка.
2
Тынянов родился 6 октября (по старому стилю) 1894 года в Режице, в еврейской семье среднего достатка. Отец — врач (правда, дядя с материнской стороны — владелец кожевенного завода). Гимназию Тынянов закончил в Пскове; его одноклассник и ближайший друг — старший брат Вениамина Каверина (тогда еще, разумеется, Зильбера) Лев, которому, кажется, только смерть помешала стать лауреатом Нобелевской премии по медицине. Зильбер создал вирусогенетическую теорию рака, это одно из открытий столетия. Младший брат Зильбера, будущий прозаик, с детства боготворил Тынянова — и правда, мало кто мог противостоять его обаянию.
Тынянов был одарен универсально и щедро: с детства сочинял стихи и прозу, переводил, рисовал, виртуозно изображал и передразнивал знакомых, при этом был блестящим собеседником и надежным другом. В 1915 году он поступил в Петербургский — уже, впрочем, Петроградский — университет и стал участником знаменитого пушкинского семинария Венгерова. Там он познакомился с Виктором Шкловским — едва ли не с самой яркой фигурой в русской филологии. Шкловский был обуреваем страстями. Темпераменту его было тесно в филологии. Он успел повоевать на империалистической войне, поучаствовать в революции, сбежать от нее, когда брали эсеров, — и вернуться после официальной капитуляции, засвидетельствованной в книге «Zoo, или Письма не о любви». Книга про то, как он в эмиграции был влюблен в сестру Лили Брик, Эльзу Триоле, и как это было невзаимно.
Шкловский — не наша тема, по крайней мере сегодня, но отношения их с Тыняновым важны, поскольку Тынянов в этом сравнении высвечивается особенно ярко. Общественного темперамента — по крайней мере столь клокочущего — он не имел, из ночных поездов на ходу не выпрыгивал, в Персию не командировывался, полков в атаку не поднимал. Его героизм был в ином — но тоже героизм: Шкловский в Берлине капитулировал — а он нет. Шкловский отрекся от структурализма — а Тынянов нет. Шкловский в пятьдесят восьмом, на отдыхе в Ялте, кинулся в редакцию местной газеты, чтобы присоединиться к травле Пастернака, — а Тынянова мы в подобной ситуации даже представить не можем. Это к иллюстрации пушкинской мысли «нежного слабей жестокий»: бурная биография Шкловского соответствовала его внутреннему хаосу. У Тынянова не было ни хаоса, ни биографии. Шкловский был гений, и Тынянов был гений, и никого я не хочу принижать — но Тынянов был совестью ОПОЯЗа (Общество изучения поэтического языка. — «Дилетант»), который вместе они создали. Шкловский был его сердцем — тоже не последнее дело.
Что касается собственно научных заслуг (о которых все-таки должны судить присяжные структуралисты, а не дилетанты вроде меня), есть устойчивое, многажды выраженное мнение, что Шкловский жестче, научнее, механистичнее, а Тынянов сложнее; Тынянов и сам говорил не раз, что Витя искренне полагает, будто каждый литературный текст можно развинтить и свинтить, как автомобиль, — но чтобы автомобиль ехал, этого все-таки мало. Шкловский — автор программной статьи «Искусство как прием» — в самом деле многое открыл, но многое и преувеличил, упростил, абсолютизировал; филологию никак не превратишь в строгую науку, литература не желает превращаться в продолжение социологии либо в сумму приемов, и чудо хорошего текста никак не объяснишь исходя из чистой статистики либо из авторского происхождения.
Дмитрий Быков
ЮРИЙ ТЫНЯНОВ
1
Тынянов прожил мученическую жизнь. Более или менее безоблачны были только его детство и отрочество, молодость была в полном смысле счастливой, но совпала с голодными, нищими, катастрофическими временами, а дальше были одиночество, фактический запрет на профессию, перемена занятий, предательство друзей, любовная драма и жестокая болезнь — рассеянный склероз, — отнявшая у него силы и трудоспособность уже к середине тридцатых. Мы мало знаем обо всем этом, поскольку он никогда не жаловался.
Все главные его сочинения написаны между двумя мировыми войнами. Он умер 20 декабря 1943 года, после двух адских лет, когда его, уже неподвижного, успели вывезти из Ленинграда в эвакуацию, а потом вернули умирать в Москву. Страдания его непредставимы: гибло не только тело, не только мощный, феноменально трудоспособный мозг, не только воля, никогда ему не изменявшая, — гибло все, что было ему дорого: его город (Тынянов так и не дожил до снятия блокады), его дело, его поколение. Он не знал, выживет ли сама страна, язык, культура, останутся ли имена, — и самым горьким в его положении была абсолютная беспомощность, зависимость от людей.
Для человека, всегда жившего умом и волей, их утрата хуже смерти. И в последние два своих года, во время просветов, когда возвращались сознание и память, он диктовал публицистику, сочинял рассказы, без документов и архивов дописывал третью, «южную» часть главного своего труда — романа «Пушкин». И опять никто не слышал его жалоб. В этой внешне бессобытийной, аскетической жизни была, не побоюсь сильного слова, святость. И единственной компенсацией за все, что он вынес, было почти безоговорочное всеобщее преклонение. Тынянова любили все. Критиковали — и любили, предавали — и любили, и знали, что он при всех обстоятельствах будет безупречен. Должен быть в смутные эпохи такой человек — абсолютный нравственный стержень, ни единого двусмысленного поступка.
2
Тынянов родился 6 октября (по старому стилю) 1894 года в Режице, в еврейской семье среднего достатка. Отец — врач (правда, дядя с материнской стороны — владелец кожевенного завода). Гимназию Тынянов закончил в Пскове; его одноклассник и ближайший друг — старший брат Вениамина Каверина (тогда еще, разумеется, Зильбера) Лев, которому, кажется, только смерть помешала стать лауреатом Нобелевской премии по медицине. Зильбер создал вирусогенетическую теорию рака, это одно из открытий столетия. Младший брат Зильбера, будущий прозаик, с детства боготворил Тынянова — и правда, мало кто мог противостоять его обаянию.
Тынянов был одарен универсально и щедро: с детства сочинял стихи и прозу, переводил, рисовал, виртуозно изображал и передразнивал знакомых, при этом был блестящим собеседником и надежным другом. В 1915 году он поступил в Петербургский — уже, впрочем, Петроградский — университет и стал участником знаменитого пушкинского семинария Венгерова. Там он познакомился с Виктором Шкловским — едва ли не с самой яркой фигурой в русской филологии. Шкловский был обуреваем страстями. Темпераменту его было тесно в филологии. Он успел повоевать на империалистической войне, поучаствовать в революции, сбежать от нее, когда брали эсеров, — и вернуться после официальной капитуляции, засвидетельствованной в книге «Zoo, или Письма не о любви». Книга про то, как он в эмиграции был влюблен в сестру Лили Брик, Эльзу Триоле, и как это было невзаимно.
Шкловский — не наша тема, по крайней мере сегодня, но отношения их с Тыняновым важны, поскольку Тынянов в этом сравнении высвечивается особенно ярко. Общественного темперамента — по крайней мере столь клокочущего — он не имел, из ночных поездов на ходу не выпрыгивал, в Персию не командировывался, полков в атаку не поднимал. Его героизм был в ином — но тоже героизм: Шкловский в Берлине капитулировал — а он нет. Шкловский отрекся от структурализма — а Тынянов нет. Шкловский в пятьдесят восьмом, на отдыхе в Ялте, кинулся в редакцию местной газеты, чтобы присоединиться к травле Пастернака, — а Тынянова мы в подобной ситуации даже представить не можем. Это к иллюстрации пушкинской мысли «нежного слабей жестокий»: бурная биография Шкловского соответствовала его внутреннему хаосу. У Тынянова не было ни хаоса, ни биографии. Шкловский был гений, и Тынянов был гений, и никого я не хочу принижать — но Тынянов был совестью ОПОЯЗа (Общество изучения поэтического языка. — «Дилетант»), который вместе они создали. Шкловский был его сердцем — тоже не последнее дело.
Что касается собственно научных заслуг (о которых все-таки должны судить присяжные структуралисты, а не дилетанты вроде меня), есть устойчивое, многажды выраженное мнение, что Шкловский жестче, научнее, механистичнее, а Тынянов сложнее; Тынянов и сам говорил не раз, что Витя искренне полагает, будто каждый литературный текст можно развинтить и свинтить, как автомобиль, — но чтобы автомобиль ехал, этого все-таки мало. Шкловский — автор программной статьи «Искусство как прием» — в самом деле многое открыл, но многое и преувеличил, упростил, абсолютизировал; филологию никак не превратишь в строгую науку, литература не желает превращаться в продолжение социологии либо в сумму приемов, и чудо хорошего текста никак не объяснишь исходя из чистой статистики либо из авторского происхождения.
Подписаться на:
Комментарии (Atom)