Источник
ЯЗЫКОВОЙ ПУРИЗМ
C.В. Друговейко-Должанская
ЯЗЫКОВОЙ ПУРИЗМ [франц. purisme < от лат. purus — 'чистый'] — неприятие любых языковых изменений или прямое их запрещение: консервативное стремление к «очищению» языка от иноязычных заимствований, неологизмов, от естественного проникновения в литературный язык элементов нелитературной речи (диалектов, просторечия, жаргонов), отрицательное отношение к языковому и речевому новаторству и т. п.Развитие и становление литературного языка происходит в постоянной борьбе между двумя крайностями в отношении к языковой норме: пуризмом, в основе которого лежит взгляд на норму как на нечто неизменное и формируемое осознанно, и антинормализаторством, сторонники которого убеждены, что процесс языкового развития складывается стихийно, и потому отрицают необходимость какого бы то ни было сознательного влияния на установление языковых норм.
Пуристические тенденции, как правило, особенно ярко проявляются в периоды, связанные с историческими и общественными изменениями: «порча языка», по мнению пуристов, становится следствием более глобальной «порчи» и отражает нарушения в историческом и культурном развитии, искажения в общественных отношениях и т. п. Так, например, состоявшиеся в начале XX в. реформа орфографии и русского алфавита воспринимались как попытка большевиков разрушить культурную традицию, и даже много лет спустя поэт А. Вознесенский заявлял, что «репрессированные "твердые знаки' и "ять" были двойниками убитых в подвалах»…
По мнению Г. Винокура, «база пуризма – это всегда или эстетика, или быт и общекультурные традиции, или – к сожалению, чаще всего – политика». Мириться с неологизмами, источником которых послужила иноязычная, чужая, а значит – политически неприемлемая культура, не желают прежде всего те, кто опасается «тлетворного влияния Запада» на отечественное сознание в целом. В начале XIX в. славянофилы предлагали заменять французские заимствования горизонт и галоши искусственно образованными от собственно русских корней словами окоем и мокроступы.
Культ очищения русского языка от слов-«чужаков» был доведен славянофилами начала XIX до абсурда: слово тротуар они предлагали заменить на топталище или ходырню, галоши называть мокроступамии, фортепьяно – тихогромом, инстинкт – побудкой, медицину – лечезнанием, физику – телообразием, эгоиста – себятником и др. Можно привести хорошо известную лингвистам пародию на этот искусственный, обветшалый, псевдорусский слог: если перевести на язык Шишкова предложение Франт идет по бульвару из театра в цирк, получится следующее: Хорошилище идет по гульбищу из позорища на ристалище. Хорошо объясняет невозможность таких нововведений реплика В.Г. Белинского, который писал в 1841 г..: «Слово мокроступы очень хорошо смогло бы выразить понятие, выражаемое совершенно бессмысленным для нас словом галоши, но ведь не насильно же заставишь целый народ вместо галоши говорить мокроступы, если он этого не хочет! Для русского мужика слово кучер – прерусское слово, возница такое же иностранное, как автомедон Ахиллеса из "Илиады" Гомера.
В начале века XXI они предостерегают от «нахлына международной английской волны» (А. Солженицын) и сетуют на его пагубное влияние «на быт и духовное здоровье простых русских людей»: «сегодня английский — это для сбитого с толку поколения, в сущности, загон, где ему помогут расстаться с родной шерсткой» (В. Распутин). Идеологический пуризм имеет, впрочем, и свои положительные стороны: он заботится о развитии самобытной национальной культуры, стимулирует обращение к лексико-семантическим и словообразовательным ресурсам родного языка. Так, например, А. Солженицын составил на основе словаря В. Даля и произведений русских авторов XIX–XX вв. «Русский словарь языкового расширения» и тем самым предложил способ сознательного обогащения лексического состава литературного языка за счет восстановления архаизмов, введения диалектизмов и устранения заимствований-дуплетов, чтобы «восполнить иссушительное обеднение русского языка и всеобщее падение чутья к нему», поскольку «лучший способ обогащения языка – это восстановление прежде накопленных, а потом утерянных богатств».
Эстетическо-вкусовой, или эмоциональный, пуризм проявляется в том, что носителю языка «не нравится», «режет ухо» какое-либо слово или выражение. И причины такого рода индивидуальных языковых пристрастий может объяснить скорее психология, нежели филология. Довольно трудно понять, например, почему Лев Толстой ненавидел слово зря, Максим Горький ополчался на глагол выглядеть, Блок решительно отвергал слово принципиально, Павел Антокольский утверждал, что оборот думается – «вздор, мертвящий нашу речь», Владимир Набоков полагал термин царизм «одним из гнусных выражений революционного жаргона, чуждого духу русского языка»... Многочисленность публичных признаний тех или иных деятелей культуры в антипатии к отдельным словам или выражениям позволила известному лингвисту Л. Скворцову сделать шутливое предположение о том, что в «Словаре лингвистических терминов» будущего мы прочтем когда-нибудь такую статью: «Идиосинкразия лексическая – категорическое отрицание какого-либо слова или выражения, основанное исключительно на чувствах говорящего; разновидность языкового пуризма».
Бесполезность, тщета эмоционального языкового пуризма, как правило, «есть лишь естественное и неизбежное следствие его обычной безграмотности и невежества» (Г.О. Винокур). Так, некогда суровый критик выговаривал Пушкину за стих Людскую молвь и конский топ: «Можно ли так коверкать русский язык?» Чем и вынудил поэта сделать в очередном издании «Евгения Онегина» примечание: «В журналах осуждали слова хлоп, молвь и топ как неудачное нововведение. Слова сии коренные русские. «Вышел Бова из шатра прохладиться и услышал в чистом поле людскую молвь и конский топ» (Сказка о Бове Королевиче). Хлоп употребляется в просторечии вместо хлопания, как шип вместо шипения: Он шип пустил по-змеиному (Древние русские стихотворения). Не должно мешать свободе нашего богатого и прекрасного языка».
Критик Ф. Булгарин возмущался языком произведений Н. Гоголя: «Друзья автора комедии "Ревизор" оказали бы ему и публике величайшую услугу, если б могли убедить его отказаться от цинизма в языке, которым упитана не только комедия, но и все вообще произведения этого … писателя. <...> В языке автора “Ревизора” так много противуизящного, что мы не понимаем, как он мог решиться на это. Теперь порядочный лакей не скажет: суп воняет или чай воняет рыбою, а скажет дурно пахнет, пахнет рыбой. Ни один писатель со вкусом не напишет: ковыряет пальцем в зубах». Другой литератор (П. Вяземский), защищая Гоголя от булгаринской критики, заметил: «Трудно и угодить на литературных словоловов. У которого-то из них уши покраснели от выражений: суп воняет, чай воняет рыбою. <...> Известно, что люди высшего общества гораздо свободнее других в употреблении собственных слов: жеманство, чопорность, щепетность, оговорки, – отличительные признаки людей, не живущих в хорошем обществе, но желающих корчить хорошее общество». Иначе говоря, причиной вкусового языкового пуризма, желания выглядеть «святее папы римского» нередко становятся социальная и культурная маргинальность, свойственные такому противнику «неизящных» слов и выражений. Остроумный ответ критику дал и сам Гоголь – в 1842 г., при окончательной переработке текста поэмы «Мертвые души», он вставил в восьмую главу описание, пародирующее обвинения Булгарина: «…Дамы города N. отличались <...> необыкновенною осторожностью и приличием в словах и выражениях. Никогда не говорили они: "я высморкалась, я вспотела, я плюнула", а говорили: "я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка". Ни в каком случае нельзя было сказать: "этот стакан или эта тарелка воняет". И даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо того: "этот стакан нехорошо ведет себя" или что-нибудь вроде этого».
Логический, или учёный, пуризм можно охарактеризовать как своего рода «профессиональную болезнь» некоторых филологов – таких кодификаторов литературного языка, которые выступают против корректировки правописания, включения в орфографические словари просторечных и стилистически сниженных слов и т. п., научными доводами обосновывая свое неприятие языковых изменений. «Пуризм "ученый" отличается от пуризма неученого тем, что он лишен не только должного понимания языка, но и обычных для пуризма эмоций. Этот "ученый" пуризм знает эмоции одного только порядка: эмоции начетчика или библиофила. Не случайно, что чаще всего в тогу ученого пуризма драпируются библиотекари, архивариусы, школьные учителя и прочие чиновники», – замечал Г. Винокур. Для кодификатора в равной степени плохо как отстать от нормы, так и опередить ее: с одной стороны, кодификация должна способствовать поддержке «новых, созревших норм там, где проявлению их мешает бессмысленная косность» (Л. Щерба); с другой – традиционный вариант, уходящий из употребления, длительное время еще сохраняет культурную ауру, образующуюся в результате его использования в прошлом, в литературных контекстах, культурных ситуациях.
Ведь развитое языковое чутье и состоит, по справедливому замечанию Пушкина, «не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности».
ЯЗЫКОВОЙ ПУРИЗМ
C.В. Друговейко-Должанская
ЯЗЫКОВОЙ ПУРИЗМ [франц. purisme < от лат. purus — 'чистый'] — неприятие любых языковых изменений или прямое их запрещение: консервативное стремление к «очищению» языка от иноязычных заимствований, неологизмов, от естественного проникновения в литературный язык элементов нелитературной речи (диалектов, просторечия, жаргонов), отрицательное отношение к языковому и речевому новаторству и т. п.Развитие и становление литературного языка происходит в постоянной борьбе между двумя крайностями в отношении к языковой норме: пуризмом, в основе которого лежит взгляд на норму как на нечто неизменное и формируемое осознанно, и антинормализаторством, сторонники которого убеждены, что процесс языкового развития складывается стихийно, и потому отрицают необходимость какого бы то ни было сознательного влияния на установление языковых норм.
Пуристические тенденции, как правило, особенно ярко проявляются в периоды, связанные с историческими и общественными изменениями: «порча языка», по мнению пуристов, становится следствием более глобальной «порчи» и отражает нарушения в историческом и культурном развитии, искажения в общественных отношениях и т. п. Так, например, состоявшиеся в начале XX в. реформа орфографии и русского алфавита воспринимались как попытка большевиков разрушить культурную традицию, и даже много лет спустя поэт А. Вознесенский заявлял, что «репрессированные "твердые знаки' и "ять" были двойниками убитых в подвалах»…
По мнению Г. Винокура, «база пуризма – это всегда или эстетика, или быт и общекультурные традиции, или – к сожалению, чаще всего – политика». Мириться с неологизмами, источником которых послужила иноязычная, чужая, а значит – политически неприемлемая культура, не желают прежде всего те, кто опасается «тлетворного влияния Запада» на отечественное сознание в целом. В начале XIX в. славянофилы предлагали заменять французские заимствования горизонт и галоши искусственно образованными от собственно русских корней словами окоем и мокроступы.
Культ очищения русского языка от слов-«чужаков» был доведен славянофилами начала XIX до абсурда: слово тротуар они предлагали заменить на топталище или ходырню, галоши называть мокроступамии, фортепьяно – тихогромом, инстинкт – побудкой, медицину – лечезнанием, физику – телообразием, эгоиста – себятником и др. Можно привести хорошо известную лингвистам пародию на этот искусственный, обветшалый, псевдорусский слог: если перевести на язык Шишкова предложение Франт идет по бульвару из театра в цирк, получится следующее: Хорошилище идет по гульбищу из позорища на ристалище. Хорошо объясняет невозможность таких нововведений реплика В.Г. Белинского, который писал в 1841 г..: «Слово мокроступы очень хорошо смогло бы выразить понятие, выражаемое совершенно бессмысленным для нас словом галоши, но ведь не насильно же заставишь целый народ вместо галоши говорить мокроступы, если он этого не хочет! Для русского мужика слово кучер – прерусское слово, возница такое же иностранное, как автомедон Ахиллеса из "Илиады" Гомера.
В начале века XXI они предостерегают от «нахлына международной английской волны» (А. Солженицын) и сетуют на его пагубное влияние «на быт и духовное здоровье простых русских людей»: «сегодня английский — это для сбитого с толку поколения, в сущности, загон, где ему помогут расстаться с родной шерсткой» (В. Распутин). Идеологический пуризм имеет, впрочем, и свои положительные стороны: он заботится о развитии самобытной национальной культуры, стимулирует обращение к лексико-семантическим и словообразовательным ресурсам родного языка. Так, например, А. Солженицын составил на основе словаря В. Даля и произведений русских авторов XIX–XX вв. «Русский словарь языкового расширения» и тем самым предложил способ сознательного обогащения лексического состава литературного языка за счет восстановления архаизмов, введения диалектизмов и устранения заимствований-дуплетов, чтобы «восполнить иссушительное обеднение русского языка и всеобщее падение чутья к нему», поскольку «лучший способ обогащения языка – это восстановление прежде накопленных, а потом утерянных богатств».
Эстетическо-вкусовой, или эмоциональный, пуризм проявляется в том, что носителю языка «не нравится», «режет ухо» какое-либо слово или выражение. И причины такого рода индивидуальных языковых пристрастий может объяснить скорее психология, нежели филология. Довольно трудно понять, например, почему Лев Толстой ненавидел слово зря, Максим Горький ополчался на глагол выглядеть, Блок решительно отвергал слово принципиально, Павел Антокольский утверждал, что оборот думается – «вздор, мертвящий нашу речь», Владимир Набоков полагал термин царизм «одним из гнусных выражений революционного жаргона, чуждого духу русского языка»... Многочисленность публичных признаний тех или иных деятелей культуры в антипатии к отдельным словам или выражениям позволила известному лингвисту Л. Скворцову сделать шутливое предположение о том, что в «Словаре лингвистических терминов» будущего мы прочтем когда-нибудь такую статью: «Идиосинкразия лексическая – категорическое отрицание какого-либо слова или выражения, основанное исключительно на чувствах говорящего; разновидность языкового пуризма».
Бесполезность, тщета эмоционального языкового пуризма, как правило, «есть лишь естественное и неизбежное следствие его обычной безграмотности и невежества» (Г.О. Винокур). Так, некогда суровый критик выговаривал Пушкину за стих Людскую молвь и конский топ: «Можно ли так коверкать русский язык?» Чем и вынудил поэта сделать в очередном издании «Евгения Онегина» примечание: «В журналах осуждали слова хлоп, молвь и топ как неудачное нововведение. Слова сии коренные русские. «Вышел Бова из шатра прохладиться и услышал в чистом поле людскую молвь и конский топ» (Сказка о Бове Королевиче). Хлоп употребляется в просторечии вместо хлопания, как шип вместо шипения: Он шип пустил по-змеиному (Древние русские стихотворения). Не должно мешать свободе нашего богатого и прекрасного языка».
Критик Ф. Булгарин возмущался языком произведений Н. Гоголя: «Друзья автора комедии "Ревизор" оказали бы ему и публике величайшую услугу, если б могли убедить его отказаться от цинизма в языке, которым упитана не только комедия, но и все вообще произведения этого … писателя. <...> В языке автора “Ревизора” так много противуизящного, что мы не понимаем, как он мог решиться на это. Теперь порядочный лакей не скажет: суп воняет или чай воняет рыбою, а скажет дурно пахнет, пахнет рыбой. Ни один писатель со вкусом не напишет: ковыряет пальцем в зубах». Другой литератор (П. Вяземский), защищая Гоголя от булгаринской критики, заметил: «Трудно и угодить на литературных словоловов. У которого-то из них уши покраснели от выражений: суп воняет, чай воняет рыбою. <...> Известно, что люди высшего общества гораздо свободнее других в употреблении собственных слов: жеманство, чопорность, щепетность, оговорки, – отличительные признаки людей, не живущих в хорошем обществе, но желающих корчить хорошее общество». Иначе говоря, причиной вкусового языкового пуризма, желания выглядеть «святее папы римского» нередко становятся социальная и культурная маргинальность, свойственные такому противнику «неизящных» слов и выражений. Остроумный ответ критику дал и сам Гоголь – в 1842 г., при окончательной переработке текста поэмы «Мертвые души», он вставил в восьмую главу описание, пародирующее обвинения Булгарина: «…Дамы города N. отличались <...> необыкновенною осторожностью и приличием в словах и выражениях. Никогда не говорили они: "я высморкалась, я вспотела, я плюнула", а говорили: "я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка". Ни в каком случае нельзя было сказать: "этот стакан или эта тарелка воняет". И даже нельзя было сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместо того: "этот стакан нехорошо ведет себя" или что-нибудь вроде этого».
Логический, или учёный, пуризм можно охарактеризовать как своего рода «профессиональную болезнь» некоторых филологов – таких кодификаторов литературного языка, которые выступают против корректировки правописания, включения в орфографические словари просторечных и стилистически сниженных слов и т. п., научными доводами обосновывая свое неприятие языковых изменений. «Пуризм "ученый" отличается от пуризма неученого тем, что он лишен не только должного понимания языка, но и обычных для пуризма эмоций. Этот "ученый" пуризм знает эмоции одного только порядка: эмоции начетчика или библиофила. Не случайно, что чаще всего в тогу ученого пуризма драпируются библиотекари, архивариусы, школьные учителя и прочие чиновники», – замечал Г. Винокур. Для кодификатора в равной степени плохо как отстать от нормы, так и опередить ее: с одной стороны, кодификация должна способствовать поддержке «новых, созревших норм там, где проявлению их мешает бессмысленная косность» (Л. Щерба); с другой – традиционный вариант, уходящий из употребления, длительное время еще сохраняет культурную ауру, образующуюся в результате его использования в прошлом, в литературных контекстах, культурных ситуациях.
Ведь развитое языковое чутье и состоит, по справедливому замечанию Пушкина, «не в безотчетном отвержении такого-то слова, такого-то оборота, но в чувстве соразмерности и сообразности».
2 комментария:
Светлана, спасибо, прочитала с удовольствием. Ещё одно подтверждение, что язык - живой!
Да, эта статья сейчас очень актуальна.
Отправить комментарий