Источник
Ольга Левина
Нет, с датским королевством давно уже что-то не то, точно вам говорю.
Давным-давно, когда я еще училась в средней школе, классе в пятом или в шестом, у нас с учительницей русского приключился конфликт. Точнее, серия конфликтов, потом перешедшая в целое противостояние, эдакую холодную войну локального масштаба. Причем на сугубо профессиональной почве.
Однажды умница-отличница вернулась домой в слезах. Оказывается, ей так и не удалось доказать учительнице, что слово «спортсмен» не образовано из словосочетания «спортивная смена». Умница-отличница, надо сказать, не только с третьего класса первые места на городских олимпиадах по русскому занимала, но и свято верила: учитель всегда прав. У девочки случился когнитивный диссонанс. Но тогда таких слов она не знала – и пришла вопрошать маму, филолога по образованию. Мама пришла в ужас, вытерла впечатлительной умнице слезы и немедля побежала в школу. Учительница в показаниях путалась. То «не было такого», то «Ваша Оля не так услышала». Наконец, выдала раздраженное: «Это Ваша дочка такая умная! Это она знает про этимологию, про кальки с других языков… А у меня еще 30 человек кроме нее в классе! И им так будет проще запомнить!»
Не берусь судить, проще или не проще. С английским на тот момент у всех у нас было более чем все в порядке, зачем там со сменами мудрить было – просто непонятно.
История эта вошла в семейную копилочку. Как нечто частное и, в общем-то, не особо показательное: в конце концов, обычная средняя общеообразовательная школа. Впрочем, математика с физикой преподавались по высшему разряду, с гуманитарными предметами дела обстояли похуже. Но – подумаешь. «Спортивные смены» и иже с ними были все-таки прецедентом. В рамках школы, не то что города.
Когда я шла на филфак (да-да, это наследственное), я была уверена, что никогда, никогда, никогдашеньки преподавать не стану – уж школьникам-то точно. Но… так сложилось, что вот уже почти шесть лет я учу детей. Что называется, в частном порядке, – это если говорить красиво, друг Аркадий.
При этом к официальной системе образования я всегда относилась с пиететом. Априори, так сказать. А вот к жалобам да стенаниям свих юных падаванов – настороженно. Конечно, вечно у них учителя плохие, ага, ага.
«Лен, ну Вы что? Разве в слове «высоко» «о» – это окончание? Какая часть речи? Правильно, наречие. Значит…? Значит…? Суффикс, Лена. Как – учительница сказала? Нет, Лен, ты, наверное, не услышала. На доске написано было? Одноклассник? Учительница?! Хм…»
Осторожно выясняю – ну, может быть, хотя бы практикантка. Или недавно выпустилась. Ан нет – лет сорок, говорит, не первый год в школе… Но и на старуху бывает проруха, так ведь? Мало ли, заработался человек.
Та же ученица. Готовим доклад об Ирине Одоевцевой. «Ирина Одоевцева поклонялась Николаю Гумилеву». Морщусь. «Леночка, ну, у Вас же хорошее чувство языка. Почему «поклонялась?» Поклоняются все же богам, идолам… Вы, наверное, имели в виду «преклонялась»? «Преклонялась перед Николаем Гумилевым»?» Испуганный взгляд: «Это мне учительница вписала…»
А после та же учительница (специально не привожу имени-отчества, да и на настоящих марьиванн напраслину возводить не хочется) требовала от Лены, чтобы та выступила на районной конференции с… чужим докладом. По «Мастеру и Маргарите». В то время как эта умненькая девятиклассница Михаила Булгакова пока просто-напросто не читала. Ребенок был смущен и боялся репрессий. А мне пришлось рассказывать про плагиат, исследовательскую этику и даже непедагогично заявить: «Не отмоешься». Одоевцеву мы отстояли. Мест никаких доклад не занял (дали грамоту в какой-то номинации), но мы были довольны: никто не встал и не сказал: «Так ведь это я писал / мой ученик писал / из Интернета скачали!»
После того случая я несколько дней пребывала в состоянии шока. Да и не только я. Знакомая, сотрудница федерального телеканала, с которой на тот момент мы вместе работали, посоветовала написать жалобу в минобр. Но на это мы не пошли: как ни крути, от работы учительницу вряд ли отстранят, а ребенку с ней еще два года общаться, золотая медаль и все такое.
Да что ты возмущаешься, сказали мне друзья, в обычных школах такое сплошь и рядом. А в «необычных»?
Ребенок учится в гимназии с лингвистическим уклоном. Гимназия «блатная», вполне себе пафосная и в городе ну на ооочень хорошем счету. Семиклассница моя ошибается и начинает бить себя учебником по голове (а-ля Добби), приговаривая: «Вот я дебилка, вот я дебилка!» Что ты, говорю, ты не дебилка, ты сейчас разберешься и… «Да нет, – весело перебивает меня девчушка, – дебилка, мы все в классе дебилы, нам так и наша русичка говорит!» – «А, ну… наверное, она так… эээ… пошутила? Или вы ее вывели из себя?» – «Да нет, она с нами и здоровается так: «Здравствуйте, дебилы!» А что такого? Мы же и правда дебилы, мы не обижаемся…»
Скажете, какое это отношение к качеству преподавания-то имеет? Да вроде как и никакого, только к этике, да. Но эта же учительница не видит некоторых ошибок в диктантах и сочинениях. Заработалась? Хорошо. А вот вопрос из составленного ею теста по «Недорослю»: «Где мы можем встретить буки?» Оказывается, не в лесу, а в книге. Потому что – «аз, буки, веди». Или: «Басурман – это…» Оказывается, вероисповедание. ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ. А вы не знали?
При этом на весенние каникулы детям задали читать… «Красное и черное», Стендаль. Вы еще сидите на стуле? Напомню: седьмой класс. И не в порядке внеклассного чтения. Дети контрольную работу писали по образу Жюльена Сореля. Может быть, я чего-то не понимаю, но какие цели при этом преследовались? Воспитательные? Не соблазняйте женщин, детишечки, и ваша голова не разлучится в вашей шеей? Когда той же барышне на осенние каникулы в восьмом задали «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго, я уже, знаете, даже не удивилась.
Просто набор баек, историй забавных, правда? Нет. Если честно, мне страшно.
В этом месте могло быть много пафосных слов о том, кого мы растим и кто будет учить наших детей, наших, ибо чужих детей не бывает; о том, что же ждет наш страну и кто же будет в ней жить… И прочая, и прочая, и прочая. Поэтому – смысл? Смысл есть в том, чтобы задать мне «коварненький» вопрос: что же я, если такая умная, сама в школу за копейки работать пойти не хочу?
Хочу. И ходила, и пробовала устроиться. В несколько школ.
Не взяли. Да-да, два красных диплома, да-да, опыт преподавания (в этом месте все кривятся в снисходительной ухмылке: репетиторша, лишь бы бабла срубить, куда тебе в школу). Но Вы молодая и замужем, значит, скоро в декрет. Ну, это Вы сейчас нам про диссертацию говорите, про аспирантуру, а потом… Вы нас поймите.
Да всех я понимаю. И «декретниц» потенциальных брать никому не хочется (вот только ощущение такое, что мы живем в средневековье – дети могут быть лишь у замужних, а о планировании семьи и слыхом не слыхивали). И старушек на пенсию отправлять жалко (и подумаешь, что зачастую речь идет об уставших от школы и детей людях, у которых уже и память не та, и желания объяснять нет никакого, и понимать этих диких, чужих и чуждых маугли они тоже не хотят и иногда просто не могут).
Вот только детей жалко.
Я не знаю, почему детей, которые (увы) через слово понимают «Капитанскую дочку», пичкают шедеврами мировой классики, которые проходят на первом-втором курсе филфака. Я не знаю, почему учитель словесности, долженствующий лирой пробуждать сами помните что (да, не удержалась от пафосного тона) толкает своего ученика – несформировавшуюся пока личность – на бесчестный поступок. И как она потом будет читать с классом того же «Сотникова» (Василь Быков), я тоже не знаю. Не знаю, для чего говорить детям, что в части С ЕГЭ по русскому пересказ должен составлять 50% текста и что, если не привести аргумент «из жизни», литературный аргумент не засчитают. И много еще чего. Я знаю, что басурман – это не вероисповедание. Что наречие – неизменяемая часть речи...
И если повезет, об этом узнает еще несколько человек. Не благодаря, а вопреки.
Ольга Левина
Нет, с датским королевством давно уже что-то не то, точно вам говорю.
Давным-давно, когда я еще училась в средней школе, классе в пятом или в шестом, у нас с учительницей русского приключился конфликт. Точнее, серия конфликтов, потом перешедшая в целое противостояние, эдакую холодную войну локального масштаба. Причем на сугубо профессиональной почве.
Однажды умница-отличница вернулась домой в слезах. Оказывается, ей так и не удалось доказать учительнице, что слово «спортсмен» не образовано из словосочетания «спортивная смена». Умница-отличница, надо сказать, не только с третьего класса первые места на городских олимпиадах по русскому занимала, но и свято верила: учитель всегда прав. У девочки случился когнитивный диссонанс. Но тогда таких слов она не знала – и пришла вопрошать маму, филолога по образованию. Мама пришла в ужас, вытерла впечатлительной умнице слезы и немедля побежала в школу. Учительница в показаниях путалась. То «не было такого», то «Ваша Оля не так услышала». Наконец, выдала раздраженное: «Это Ваша дочка такая умная! Это она знает про этимологию, про кальки с других языков… А у меня еще 30 человек кроме нее в классе! И им так будет проще запомнить!»
Не берусь судить, проще или не проще. С английским на тот момент у всех у нас было более чем все в порядке, зачем там со сменами мудрить было – просто непонятно.
История эта вошла в семейную копилочку. Как нечто частное и, в общем-то, не особо показательное: в конце концов, обычная средняя общеообразовательная школа. Впрочем, математика с физикой преподавались по высшему разряду, с гуманитарными предметами дела обстояли похуже. Но – подумаешь. «Спортивные смены» и иже с ними были все-таки прецедентом. В рамках школы, не то что города.
Когда я шла на филфак (да-да, это наследственное), я была уверена, что никогда, никогда, никогдашеньки преподавать не стану – уж школьникам-то точно. Но… так сложилось, что вот уже почти шесть лет я учу детей. Что называется, в частном порядке, – это если говорить красиво, друг Аркадий.
При этом к официальной системе образования я всегда относилась с пиететом. Априори, так сказать. А вот к жалобам да стенаниям свих юных падаванов – настороженно. Конечно, вечно у них учителя плохие, ага, ага.
«Лен, ну Вы что? Разве в слове «высоко» «о» – это окончание? Какая часть речи? Правильно, наречие. Значит…? Значит…? Суффикс, Лена. Как – учительница сказала? Нет, Лен, ты, наверное, не услышала. На доске написано было? Одноклассник? Учительница?! Хм…»
Осторожно выясняю – ну, может быть, хотя бы практикантка. Или недавно выпустилась. Ан нет – лет сорок, говорит, не первый год в школе… Но и на старуху бывает проруха, так ведь? Мало ли, заработался человек.
Та же ученица. Готовим доклад об Ирине Одоевцевой. «Ирина Одоевцева поклонялась Николаю Гумилеву». Морщусь. «Леночка, ну, у Вас же хорошее чувство языка. Почему «поклонялась?» Поклоняются все же богам, идолам… Вы, наверное, имели в виду «преклонялась»? «Преклонялась перед Николаем Гумилевым»?» Испуганный взгляд: «Это мне учительница вписала…»
А после та же учительница (специально не привожу имени-отчества, да и на настоящих марьиванн напраслину возводить не хочется) требовала от Лены, чтобы та выступила на районной конференции с… чужим докладом. По «Мастеру и Маргарите». В то время как эта умненькая девятиклассница Михаила Булгакова пока просто-напросто не читала. Ребенок был смущен и боялся репрессий. А мне пришлось рассказывать про плагиат, исследовательскую этику и даже непедагогично заявить: «Не отмоешься». Одоевцеву мы отстояли. Мест никаких доклад не занял (дали грамоту в какой-то номинации), но мы были довольны: никто не встал и не сказал: «Так ведь это я писал / мой ученик писал / из Интернета скачали!»
После того случая я несколько дней пребывала в состоянии шока. Да и не только я. Знакомая, сотрудница федерального телеканала, с которой на тот момент мы вместе работали, посоветовала написать жалобу в минобр. Но на это мы не пошли: как ни крути, от работы учительницу вряд ли отстранят, а ребенку с ней еще два года общаться, золотая медаль и все такое.
Да что ты возмущаешься, сказали мне друзья, в обычных школах такое сплошь и рядом. А в «необычных»?
Ребенок учится в гимназии с лингвистическим уклоном. Гимназия «блатная», вполне себе пафосная и в городе ну на ооочень хорошем счету. Семиклассница моя ошибается и начинает бить себя учебником по голове (а-ля Добби), приговаривая: «Вот я дебилка, вот я дебилка!» Что ты, говорю, ты не дебилка, ты сейчас разберешься и… «Да нет, – весело перебивает меня девчушка, – дебилка, мы все в классе дебилы, нам так и наша русичка говорит!» – «А, ну… наверное, она так… эээ… пошутила? Или вы ее вывели из себя?» – «Да нет, она с нами и здоровается так: «Здравствуйте, дебилы!» А что такого? Мы же и правда дебилы, мы не обижаемся…»
Скажете, какое это отношение к качеству преподавания-то имеет? Да вроде как и никакого, только к этике, да. Но эта же учительница не видит некоторых ошибок в диктантах и сочинениях. Заработалась? Хорошо. А вот вопрос из составленного ею теста по «Недорослю»: «Где мы можем встретить буки?» Оказывается, не в лесу, а в книге. Потому что – «аз, буки, веди». Или: «Басурман – это…» Оказывается, вероисповедание. ВЕРОИСПОВЕДАНИЕ. А вы не знали?
При этом на весенние каникулы детям задали читать… «Красное и черное», Стендаль. Вы еще сидите на стуле? Напомню: седьмой класс. И не в порядке внеклассного чтения. Дети контрольную работу писали по образу Жюльена Сореля. Может быть, я чего-то не понимаю, но какие цели при этом преследовались? Воспитательные? Не соблазняйте женщин, детишечки, и ваша голова не разлучится в вашей шеей? Когда той же барышне на осенние каникулы в восьмом задали «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго, я уже, знаете, даже не удивилась.
Просто набор баек, историй забавных, правда? Нет. Если честно, мне страшно.
В этом месте могло быть много пафосных слов о том, кого мы растим и кто будет учить наших детей, наших, ибо чужих детей не бывает; о том, что же ждет наш страну и кто же будет в ней жить… И прочая, и прочая, и прочая. Поэтому – смысл? Смысл есть в том, чтобы задать мне «коварненький» вопрос: что же я, если такая умная, сама в школу за копейки работать пойти не хочу?
Хочу. И ходила, и пробовала устроиться. В несколько школ.
Не взяли. Да-да, два красных диплома, да-да, опыт преподавания (в этом месте все кривятся в снисходительной ухмылке: репетиторша, лишь бы бабла срубить, куда тебе в школу). Но Вы молодая и замужем, значит, скоро в декрет. Ну, это Вы сейчас нам про диссертацию говорите, про аспирантуру, а потом… Вы нас поймите.
Да всех я понимаю. И «декретниц» потенциальных брать никому не хочется (вот только ощущение такое, что мы живем в средневековье – дети могут быть лишь у замужних, а о планировании семьи и слыхом не слыхивали). И старушек на пенсию отправлять жалко (и подумаешь, что зачастую речь идет об уставших от школы и детей людях, у которых уже и память не та, и желания объяснять нет никакого, и понимать этих диких, чужих и чуждых маугли они тоже не хотят и иногда просто не могут).
Вот только детей жалко.
Я не знаю, почему детей, которые (увы) через слово понимают «Капитанскую дочку», пичкают шедеврами мировой классики, которые проходят на первом-втором курсе филфака. Я не знаю, почему учитель словесности, долженствующий лирой пробуждать сами помните что (да, не удержалась от пафосного тона) толкает своего ученика – несформировавшуюся пока личность – на бесчестный поступок. И как она потом будет читать с классом того же «Сотникова» (Василь Быков), я тоже не знаю. Не знаю, для чего говорить детям, что в части С ЕГЭ по русскому пересказ должен составлять 50% текста и что, если не привести аргумент «из жизни», литературный аргумент не засчитают. И много еще чего. Я знаю, что басурман – это не вероисповедание. Что наречие – неизменяемая часть речи...
И если повезет, об этом узнает еще несколько человек. Не благодаря, а вопреки.
Комментариев нет:
Отправить комментарий