пятница, 30 августа 2013 г.

Ирина Левонтина: "Если язык не меняется, это тревожный знак, не меняются только мертвые языки"

Фото: bbc.co.ukИсточник
Ирина Левонтина: «В истории были гораздо более существенные переломы»
  •  - Популярность книг о русском языке свидетельствует о том, что язык – одна из самых востребованных тем сегодня. Означает ли это, что мы перестали понимать друг друга?
- Я так не думаю. Я замечала, что у людей интерес к языку есть всегда. Довольно много лет назад мы с моей подругой и коллегой Еленой Шмелевой делали на радио «Маяк» передачу «Грамотей». Я там вела рубрику, которая называлась «Работа над ошибками», в которой были рассказы по поводу различных языковых казусов. Я была совершенно поражена, насколько часто люди звонили, писали письма в эту передачу. Звонили даже с Дальнего Востока, несмотря на  то, что передача шла там ночью. Все потому, что людям хочется знать побольше о языке: он очень интимно связан с жизнью человека, ведь через язык мы  познаем мир. В частности, мы получаем из языка классификацию объектов, набор оценок, в значительной мере берем из языка представление о том, что хорошо, что плохо, а также палитру наших эмоций. Мы узнаем слова, обозначающие различные эмоции, и именно эти чувства испытываем. 
Тем более, что русская культура очень логоцентрична. Так исторически сложилось, что в России складывание современного литературного языка происходило одновременно с формированием представлений о национальном характере и национальной идентичности, поэтому для русской культуры особенно характерно то, что человек, пытаясь понять себя, не может обойти вопрос о языке.
- Можно ли сказать, что за последние двадцать лет язык претерпел серьезные изменения?
- Да, изменения произошли, не только в языке, но и в самой жизни. Действительно, в какой-то момент разрыв между поколениями стал больше. Он произошел где-то в 90-е годы, когда дети выросли и попали сразу в новую реальность, а родители сформировались как личности еще в старой реальности. При этом у людей часто возникало ощущение, что родители и дети совсем не понимают друг друга, и, может быть, отчасти это непонимание связывалось с языком. Сейчас, мне кажется, такого разрыва между поколениями нет, и представление о том, что язык настолько меняется, что мы перестали понимать друг друга, тоже преувеличено. Возьмем, к примеру, не так давно сформировавшийся интернет-жаргон. Он неясен людям, которые не пользуются интернетом, но глобального непонимания от этого не возникает.
- Аудитория читателей книг о лексических изменениях русского языка при этом достаточно широкая.
- Проблема в другом. Раньше у нас были книги о языке Корнея Чуковского, Льва Успенского, но этого очень мало - тем более для такого прекрасного и великого языка, как русский. Потом и вовсе случился кризис, и издавать книги стало очень невыгодно - книг о языке почти не стало. Уже в 2000-е ситуация изменилась – в основном благодаря отдельным людям и организациям, которые делают многое для того, чтобы научно-популярная литература развивалась, в частности, это фонд «Династия» Дмитрия Зимина. Этот фонд поддерживает, в том числе, издание книг о языке, в которых мы пытаемся что-то объяснить про жизнь языка, про те процессы, которые в нем происходят.
- На Ваш взгляд, какое отношение к изменениям в русском языке преобладает в сочинениях современных лингвистов: позитивный – естественное развитие и обогащение языка, или негативный  - его деградация?

- Практически все профессиональные лингвисты относятся к языковым изменениям спокойно. Крики о гибели языка и о том, что у нас стало в десять раз меньше слов, чем в языке Пушкина, исходят, в основном, от писателей, актеров, философов… Профессиональные лингвисты видят, что жизнь бурно меняется, а язык - вместе с ней. Это признак того, что он живет, а это главное для языка. Если язык не меняется, это тревожный знак, не меняются только мертвые языки. Это не значит, что не надо беречь культурные традиции, пытаться сохранить хорошие старые слова, но лингвистов обычно не пугает то, что появляются какие-то новые слова. Они хорошо представляют себе историю русского языка. В истории были гораздо более существенные переломы. Например, в XII веке – «падение редуцированных», когда изменилась практически вся фонетическая система славянских языков. Этот слом - гораздо более глубокий, чем современные изменения, но это означало вовсе не смерть языка. Более того, вершина, расцвет русского языка - время, когда появился Пушкин, - было еще впереди.
- Вы работаете не только с печатным словом, но и вели радиопрограмму – что дал Вам этот опыт, как отличается работа на радио от публицистики с точки зрения языка?
- Существуют различные жанры и в устной, и в письменной речи - дело в структуре. Письменная речь допускает возврат, исправление, переписывание, а для читателя – перечитывание. Устная же речь разворачивается линейно и восприниматься она должна одновременно с произнесением и с той же скоростью, поэтому она предполагает средства самокоррекции, разные способы притормаживания и контроля за восприятием; мы используем, в частности, так называемые слова-паразиты, хотя паразиты они только в том случае, когда используются чрезмерно. В общем, это нормальные слова, у которых свои функции. В последнее время возникло такое интересное явление, как речь в интернете, особенно в социальных сетях. Это нечто среднее между устной и письменной речью (по форме письменная, но во многих своих функциях – это речь устная). В интернете появляются разные средства, позволяющие продемонстрировать именно спонтанность и «неокончательность» этой речи, ее почти устный характер (например, письмо без заглавных букв и знаков препинания, имитация устной фонетики и мимики – смайлики). Многие осуждают эти особенности речи в интернете, не пытаясь вникнуть в причины такого явления.
- Получается, у лингвистов нет такого понятия, как «засоренное» интернет- или радиопространство?
- Дело в том, что язык бывает хороший и плохой. Некоторые журналисты говорят ужасно: это означает, что у них скудная мысль, или что человек не может свою идею адекватно выразить, донести до слушателя. В таком случае он будет употреблять лишние и неточные слова. Дело тут не в следовании литературным нормам, а в том, что если человек не может сформулировать свою мысль, то неважно, в соответствии с нормами или нет он не может объясниться. Если человек может донести мысль, передать чувства, установить контакт, то он владеет языком.
- Язык в любом медиапространстве можно оценивать с точки зрения того, достигнута ли в итоге  цель обращения?
- Да, но помимо выполнения коммуникативной задачи, у языка есть и эстетическая функция. Когда человек красиво говорит –  удовольствие его слушать.
- Есть ли какие-то изменения в современном языке, касающиеся употребления бранных слов?
- Здесь речь идет уже не об изменениях языка, потому что как раз бранные слова принадлежат к числу древнейшей исконной лексики. Другое дело, что бранная лексика переживает разные изменения не в смысле своего состава, которые довольно стабилен, а в изменении характера бытования, нормы употребления. Не то, чтобы мы стали материться больше, но раньше русская речь была гораздо более стратифицирована, то есть были более четко выделены разные слои, разные сферы употребления языка. После Перестройки в значительной степени эти барьеры сломались, все перемешалось. С экранов телевизоров хлынула на нас речь обычных людей с улицы. От этого у многих возникло ощущение, что медиапространство захламлено. Дело в том, что до перестройки русская литературная публичная речь (я не говорю о языке художественной литературы, который ничем не ограничен) была очень нормированной, чрезвычайно трудно было туда проникнуть словам стилистически маркированным. И вот когда были сняты барьеры и наступила относительная свобода, люди, естественно, начали увлекаться неконвенциональными средствами выражения. Потом это надоело, и культурные люди перестали злоупотреблять бранными словами.
Другое дело - то, что происходит  сейчас. Все, что делает государство, всегда приводит у нас к обратному эффекту. В частности, запрет употребления матерной лексики приводит к подъему ее статуса, к желанию защитить ее и даже начать употреблять в пику государству. В связи с этим я вижу сейчас снова возрождение бранной лексики, так как многие интеллигентные и культурные люди считают своим долгом защитить это национальное достояние.
Русский мат – уникальное культурное явление. Ругательства есть, естественно, во всех языках, но  только русский мат обладает такой убойной силой. Он гораздо более табуированный, чем ругательства в других языках. Поэтому когда мат никто не запрещает, когда он считается обычной, нормальной частью лексики, он теряет свою почти мистическую силу, которая связана с тем, что каждое его употребление – это преодоление запрета. И парадоксальным образом – защищая его, ревнители культуры помогают сохранить мат как уникальное явление.
- Сейчас принимают закон о запрете мата и бранных слов в СМИ, но список их не опубликован - как быть экспертам и журналистам?
- На самом деле, каждый носитель русского языка представляет себе, о каких словах идет речь, хотя при этом я уверена, что некоторые редкие, старые слова, которые знают грамотные носители русского языка, в этот перечень даже не войдут. Список необходим для суда, где требуется  нормативный документ. Однако любой явно сформулированный запрет легче и обойти. Можно придумать выход из ситуации, который будет не хуже, но при этом формально не повлечет за собой санкций.
- В Институте русского языка им. Виноградова Вы занимаетесь разработкой словарей, но также и пишете о русском языке публицистические статьи и книги. Вы используете разные подходы к исследованию языка в зависимости от цели работы?
- Основная работа у меня академическая: в институте я занимаюсь лексикографией. Мы составляем научные словари. Для этого требуется очень подробное научной описание всех слов, при этом мы стараемся дать словам исчерпывающие характеристики. Также я люблю заниматься тем, что теперь называется нон-фикшн, так сказать, интеллектуальной беллетристикой.
Методы, которые я использую в той и другой работе, не различаются, меняется только язык описания, мой арсенал. Например, я не могу в популярной колонке дать термины без объяснения.
Что представляет собой та лингвистическая семантика, которой я занимаюсь? Человек, когда пользуется языком, запускает мощнейший механизм. Надо написать тома, чтобы объяснить, как используется какое-то конкретное слово, типа «разве» или «ведь», а любой носитель языка владеет этими словами совершенно непринужденно. Что делает лингвист? Он эту языковую компетенцию - я считаю ее величайшим чудом, которое есть на свете, - пытается сформулировать в виде ясного описания, что очень трудно сделать. Однако без этого мы не поймем по-настоящему слова, не сможем написать хорошие словари или использовать машинную обработку, чтобы сделать грамотный перевод. Правила употребления слов  не сродни четким правилам орфографии -  это механизмы, такие же, как в природе. Мы должны описывать значения так, чтобы из них вытекали ограничения в употреблении слов. Это бесконечно интересная задача. В своих популярных текстах я делаю, в общем-то, то же самое, но в виде смешных рассказов.
- Планируете ли Вы издание новых научно-популярных книг?
- Сейчас я занимаюсь тем, что составляю вторую книжку. Она написана в том же ключе, что и «Русский со словарем»: также выросла из моих колонок, но при этом новая книга будет несколько серьезнее. Как будто читатель первой книжки вырос, заинтересовался лингвистикой, и теперь можно дать ему больше настоящей науки. 

Комментариев нет: