Новая газета
Кто тянет за язык
Что сегодня говорит о нас наша лексика
 |
| Марина НОВИКОВА-ГРУНД |
В последнее время в разговорах, в газетных заголовках, в радио- и телепередачах, в социальных сетях слишком много ада. Само это слово «ад» произносится по-разному — и серьезно, и шутливо, но оно никого уже не напрягает, кажется совершенно обыденным, вот что важно. Мы его слышим в той или иной форме чуть ли не каждый день: «адская пробка», «адова работа», «гори в аду», «нам устроили сущий ад…»
— Вы начали с ада. Мы, действительно, слышим или произносим это слово чуть ли не ежедневно, — говорит кандидат психологических наук, специалист в области психолингвистики Марина НОВИКОВА-ГРУНД. —
Это — депрессивная речь, она характеризуется некро-метафорой, которая обращена к образам смерти, самым разным: от эмоционально насыщенных («Юбочка у нее — просто чума», «Чудовищные грамматические ошибки») до стертых и незаметных («Убить в таблице пустые строки»). С депрессивной некро-метафорой прекрасно уживаются прямо противоположные ей по знаку образы («Райское наслаждение»). Это не случайно:
у подавленного и испытывающего энергетический упадок человека переживание неприятностей любого масштаба субъективно ощущается как «ужас» и «ад кромешный». А положительная эмоция должна быть исключительно сильной — «на седьмом небе от счастья». В противном случае печальный человек ее или обесценит, или даже не заметит. Вот мы и слышим в сегодняшней речи только края эмоциональной шкалы — кошмар и восторг. Утрачен весь спектр тонких эмоций, к примеру, легкое раздражение, неудовольствие, грусть, предвкушение, тихая внутренняя улыбка. У нас в речи, особенно в публичной, контраст бешеных эмоций. Либо пятерка с плюсом, либо кол с двумя минусами. И нет других оценок, троек, например, или четверок…
— Для меня была показательна речь одного военного журналиста на «прямой линии» президента, который говорил о «либеральных хомячках с гнилыми зубами». В крайне сильном эмоциональном порыве он сказал о присоединении Крыма: это «наш самый дорогой национальный скрап». Я даже стала думать, что, возможно, это оговорка, и язык его выдал, потому, что в переводе с английского «скрап» — это отбросы, вторсырье, объедки… Попросила друзей на «Фейсбуке» поделиться своими версиями, ответов интересных и смешных было много. В одном из них, самом забавном, было предположение, что скрап — это муж скрепы.
— Я не знаю, что имел в виду конкретно этот выступавший, не могу выдвигать версий, потому что не видела его мимики. Когда тело говорит одно, а рот другое — это профессионалу бывает очень заметно.
Я смотрела по ТВ, как шел опрос на улице, когда событие только что произошло: человеку прямо в лицо — микрофон, и выпаливается вопрос: «Как вы относитесь к тому, что Крым уже наш?» Кто-то ускорял шаг, а те, кто останавливался, стремились повернуться к журналисту в профиль, опускали глаза, замирали, их плечи и шея каменели. Но при этом отвечали на вопрос: «Очень хорошо» или еще каким-нибудь речевым клише.
Живой мимики, нормального выражения лиц я не видела, смотреть на это было мучительно.
— Вернемся к лексике. «Скрепы», «жесть», «офигительно»… Я говорю о наиболее популярных словах. Что они выдают? Есть еще странная новая речевая конструкция: вместо «Это мне безразлично, все равно», часто слышу: «Мне НА ЭТО все равно».
— «Мне на это все равно» — простой эвфемизм. Исходная конструкция известна, у нас сейчас вообще очень много фекальных коннотаций. И это предложение, и все слова, которые вы сейчас произнесли, безусловные некро-метафоры — превращение живого в неживое, отвратительное. В речи, в текстах превалируют железки, механизмы, дым и грохот.
— Еще закрепилось в языке слово «озвучить». Такое ощущение, что у нас сегодня люди больше не говорят, не высказываются, а все время что-то «озвучивают».
— Когда люди опускают глаза, каменеют и говорят при этом, что им нравится, как ведет себя Россия на Украине, — они, конечно же, не высказываются, а именно озвучивают тот вариант, который нужно озвучить.
— А если человек не каменеет, не краснеет, смотрит в глаза и врет?
— Когда человек врет, не фантазирует, а именно врет, то есть, видя черное, говорит, что это белое, — то пауза между вопросом и лживым ответом будет на некоторое количество микросекунд дольше. Ему нужно сначала сказать ответ про себя, как надо, потом это отредактировать, и только тогда «озвучить». Учеными доказано, что после этого, примерно через 58 секунд, этот человек сделает какой-либо поглаживающий жест: почешет голову, поправит галстук, смахнет пылинку. оближет губы…
— Но зачем? То есть я понимаю, для чего врут политики, но что движет людьми на улице, которым задают вопрос журналисты?
— Был такой известный эксперимент. В клетку посадили 5 обезьян. Как только одна из них потянулась к банану, их всех полили из шланга холодной водой. Потянулась через какое-то время другая — их снова всех полили. Дальше мокрые, голодные обезьяны сидели и смотрели на бананы, но не пытались их даже тронуть. Тогда одну из них заменили другой. И когда новенькая шимпанзе потянулась к бананам, оставшиеся четыре ее схватили за лапы. Потом заменили новой еще одну из тех обезьян, которых поливали из шланга. И ситуация повторилась.
В итоге заменили всех, и остались только те, которых никто никогда не поливал холодной водой. Но они сидели, держали друг друга за лапы и не прикасались к бананам. Ни одна из них не знала, почему нельзя этого делать. Но они не пускали никого к ним притронуться… Это — выученная беспомощность.
И знаете, где она у нас сегодня лучше всего видна? Откройте комментарии к публикациям в вашей газете или к эфирам «Эха Москвы». Там, конечно, пишут и тролли, но они все очень легко вычисляются. А в остальных каждый второй комментарий на уровне мегасообщения несет в себе вопрос: как ты посмел что-то говорить, кто ты такой, чтобы говорить? Это комментарии обезьяны, которая хватает за лапы ближайшего соседа. Это алгоритм поведения сильно униженных людей. Нормальный человек не боится посмотреть в глаза страшному, неприятному, даже презираемому человеку и вдруг увидеть в них что-то человеческое. А авторам этих комментариев очень страшно: может разрушиться теория, принятая большинством, с которым они вместе. Пострадает их миф. Они намеренно убивают все смыслы.
— Кавычки тоже убивали смыслы, но их сейчас больше нет. Это с чем связано?
— Кавычки — это все-таки возможность метафоры. А невозможность оперировать контекстом полностью отрубает возможность понимания переносных смыслов. Отсюда скудность речи, отсутствие слов, которые передают тонкие эмоции, — только ад и восторг. Язык сплошной имитации.
У нас был такой эксперимент: мы просили женщин — жертв сексуального насилия — и мужчин, получивших травмы в горячих точках, рассказать о пережитом. Три четверти из них категорически отказывались говорить не только про саму травму, но даже и про минимальные подробности, как-то с ней связанные. А оставшиеся проговаривали готовые тексты. Если их просили рассказать другому собеседнику и в другом контексте, они все равно выдавали одну и ту же версию. Ликвидировали ужасную историю, полностью ее отсоединили от себя и, рассказывая, не переживали — будто они в сторонке. Пробиться через это нельзя.
Мы буквально окружены людьми, которые совершенно отказываются говорить о детстве или говорят о нем готовыми клише: «Я вырос в хорошей семье…» Значит, есть что-то непереносимое. Это что-то субъективно очень страшное и постыдное или очень амбивалентное.
Когда ко мне приходит клиент и начинает говорить, что «у меня мамочка святая», — дело плохо. А когда говорит: «Делайте, что хотите, только заберите от меня эту тетку, я не могу ее выносить», — я понимаю, что здесь все хорошо: человек может честно выразить свои эмоции. У него есть конфликт, но он его не стыдится, и это нормально.
Когда человек принципиально не вступает в диалог, а тех, кто вступает, окрикивает: «Как ты смеешь, кто ты такой?» — он испытывает перманентную угрозу своей жизни и идентичности. Настоящий диалог ему очень страшен. А вдруг ты скажешь, что я не такой, как я о себе думал?
Комментариев нет:
Отправить комментарий