Учительская газета
28 февраля 2014
28 февраля 2014
Вера Кострова
«Неправильная» литература
С точки зрения православия, Толстой спорит с Богом, а Салтыков-Щедрин разрушает «нравственные скрепы».
Пророков нет в своем отечестве. Я убедилась в этом, когда моя знакомая, живущая довольно далеко от Нижнего Новгорода, сообщила, что ей подарили книгу, от которой она не может оторваться – так она интересна и необычна. Оказалось, что «Записки сельского учителя» написаны моим земляком - словесником из города Лыскова Николаем Лобастовым.
«Неправильная» литература
С точки зрения православия, Толстой спорит с Богом, а Салтыков-Щедрин разрушает «нравственные скрепы».
Пророков нет в своем отечестве. Я убедилась в этом, когда моя знакомая, живущая довольно далеко от Нижнего Новгорода, сообщила, что ей подарили книгу, от которой она не может оторваться – так она интересна и необычна. Оказалось, что «Записки сельского учителя» написаны моим земляком - словесником из города Лыскова Николаем Лобастовым.
Что я могла ответить приятельнице, которая спрашивала, понравилась ли мне книга? Ни «Записок…» я не видела, ни фамилии автора не слышала. Принялась я в интернете справки наводить. Оказалось, действительно: живет учитель буквально рядом, написал неординарную (судя по откликам в интернете) книгу, которую издали не где-нибудь, а в издательстве РОССПЭН - Российской политической энциклопедии - на средства Регионального общественного фонда изучения наследия Петра Столыпина, а я, корреспондент "Учительской газеты" в Поволжье, ничего об этом не знаю.
Позвонила своей приятельнице, уважаемому в Лыскове учителю литературы. Надеялась, что лысковские словесники одними из первых познакомились с книгой своего коллеги. В ответ услышала: «Да, Лобастова знаю, не раз была на его уроках. Он блестящий учитель, дети ловят каждое его слово, но книга…» Тут моя собеседница корректно замялась. «Вы ее прочитали?» - задала я прямой вопрос. «Нет еще…И честно говоря, читать не собиралась. Понимаете, у Николая Алексеевича слишком явный религиозный уклон. Нас всех это настораживает…»
И тогда я решила поехать в Лысково, чтобы лично с автором «Записок…» встретиться. К тому же и книгу хотелось прочесть - в магазине ее было не купить. Найти номер телефона Лобастова оказалось нетрудно, и я позвонила, чтоб договориться о встрече.
Позвонила своей приятельнице, уважаемому в Лыскове учителю литературы. Надеялась, что лысковские словесники одними из первых познакомились с книгой своего коллеги. В ответ услышала: «Да, Лобастова знаю, не раз была на его уроках. Он блестящий учитель, дети ловят каждое его слово, но книга…» Тут моя собеседница корректно замялась. «Вы ее прочитали?» - задала я прямой вопрос. «Нет еще…И честно говоря, читать не собиралась. Понимаете, у Николая Алексеевича слишком явный религиозный уклон. Нас всех это настораживает…»
И тогда я решила поехать в Лысково, чтобы лично с автором «Записок…» встретиться. К тому же и книгу хотелось прочесть - в магазине ее было не купить. Найти номер телефона Лобастова оказалось нетрудно, и я позвонила, чтоб договориться о встрече.
Вопросов к Николаю Алексеевичу у меня было много. В первую очередь интересовало, что подтолкнуло его к написанию книги. Уже из интернета я узнала, что это совсем не «записки» - в них нет живых впечатлений о преподавании, школе или учениках – а именно этого мы ожидаем от означенного в названии литературного жанра. Книга Лобастова - скорее научное пособие со всеми его атрибутами: четкой концепцией, логикой, понятийным аппаратом, определенной структурой. Кроме того, в аннотации говорилось, что "Записки сельского учителя" - это взгляд на русскую классику с точки зрения православного человека. Привожу аннотацию частично: « Для анализа выбраны произведения школьной программы. Книга рассчитана на всех, кто интересуется историей, философией, культурой, литературой России. Она будет интересна и преподавателям, и студентам, и тем, кто закончил школу, но хотел бы разобраться в причинах наших исторических трагедий 20 века. Общие мировоззренческие понятия, на которых строится школьное литературоведение: гуманизм, просвещение, прогресс, реализм – автор пытается рассмотреть с несколько иных позиций».
Но откуда появилось название? – этот вопрос меня тоже интересовал. От Николая Алексеевича я узнала, что сельским учителем он был довольно давно и не очень продолжительное время - последние несколько лет преподавал литературу в Лысковском агротехническом техникуме, а Лысково - город отнюдь не маленький по меркам Нижегородской области. Но называться "сельским" для автора принципиально важно, потому что "сельский" ассоциируется в сознании большинства с ясностью, простотой и несуетностью, указывает на близость к земле, основе и, в конечном итоге, к Богу (невольно вспоминается "деревню создал Бог, а город ...").
Лобастов поставил перед собой серьезную задачу - прочесть хорошо известные произведения не так, как нас, филологов, учили в университетах - с общегуманистических позиций. Он решил посмотреть на русскую классику с позиций евангельских. А ведь это принципиально иной подход. Для того, чтобы его реализовать, Лобастову пришлось отказываться от привычных и уютных стереотипов, которые (в этом, наверное, признается каждый учитель, положа руку на сердце) составляли основу его многолетней деятельности на ниве просвещения. То есть нужно было отречься в какой-то степени от себя самого, все знающего, самоуверенного, не сомневающегося в собственной правоте (коллеги, тому, кто не узнает себя в этом беглом портрете, жму руку!).
Отказаться от нажитого педагогического «капитала» не каждому под силу. Нужна решимость и даже отвага. Просто так они не появляются, обязательно должен быть какой-то толчок. Не всегда его провоцируют внешние обстоятельства, причины скорее внутренние.
Николай Алексеевич рассказал, что в определенный момент – разумеется, не вдруг, а постепенно приобщаясь к православию, - он понял, каким заблуждением была вся его прошлая жизнь, каким призрачным идолам он молился, каким низменным страстям (тщеславию, празднословию и лукавству) предавался. Это стало отправной точкой. Но для осуществления замысла одного внутреннего покаяния недостаточно. Требуется благословение. Его Лобастов получил у своего духовного отца, настоятеля храма Николая Чудотворца в селе Просек, отца Владимира. Благословение (верующие знают) - большая поддержка. Вроде как уже и не сам человек делает, не один, а помощь ему свыше. Но и, конечно, другая мера ответственности.
Вначале Лобастов не представлял масштаба предстоящей ему работы. Но уже при написании первых глав – а они посвящались общественно-политической обстановке 19 века - истории, философии, положению Церкви в России – и литераторам - предшественникам Пушкина, Николай Алексеевич понял, что ему придется переработать столько материала, прочитать столько источников, что заниматься этим в «свободное от работы» время он не сможет. У кого ж из учителей есть время, свободное от работы?
И тогда он уволился из техникума, чтобы полностью посвятить себя не столько исследовательскому, сколько миссионерскому труду. Благо, пенсия по выслуге лет позволяла некоторое время сводить концы с концами. Он углубился в изучение редких изданий и неоднократно ездил в Москву для того, чтобы в читальном зале конспектировать книги, не переиздававшиеся после революции. Уважение любого научного работника вызовет список литературы, на которую Лобастов ссылается в своих записках – в списке 210 позиций. Среди цитируемых источников такие, как «История русской философии» Николая Лосского и «Беседы о русской культуре» Юрия Лотмана, «Да ведают потомки православных» Валентина Непомнящего и полное собрание сочинений Константина Леонтьева, «Школьное богословие» Андрея Кураева и «Христианская философия» Святого Иоанна Кронштадского, статьи Киреевского, Бунина, Бердяева, Розанова, Соловьева, Ильина, Струве, Лосева, Лихачева, Фромма, Франка и многих других деятелей философии и литературы.
Лобастов с гордостью сообщил мне, что 95 процентов его книги составляют цитаты философов и критиков и лишь 5 процентов написаны им самим. Свое мнение об этих «пяти процентах» я еще выскажу, а пока отмечу еще один важный аспект книги. Значительное место в ней занимают главы «Школа» и «Понятийный аппарат учителя». Именно в них и изложена основная концепция нового подхода к литературе. Первая глава начинается притчей о блудном сыне. Это не случайность и не прихоть автора. «Более простого, краткого и одновременно глубокого, умного, полезного, всеобъемлющего произведения невозможно назвать», - пишет он. И тут же поясняет: «В этой притче – вся наша жизнь. И вся истинная литература. Повторение истории блудного сына мы видим и в истории России, и в биографии русских писателей 19 века, и в судьбе литературных героев, и в нашей каждодневной жизни». Это не просто наблюдение. Это главный посыл, основополагающий тезис всей книги. И на протяжении остальных глав он будет последовательно доказываться. Иногда, дабы уложить рассматриваемое произведение или понятие в прокрустово ложе заданной схемы, автору придется прибегать к грубым натяжкам. И эти натяжки портят хорошее (в общем и целом) впечатление о книге. Мне, например, очень близко прочтение Лобастовым творчества Пушкина, Гоголя, Достоевского – соглашусь с автором почти во всем. Кстати, только эти трое, по мнению Лобастова, выдерживают проверку Евангелием, остальные – нет (правда, Лобастов еще не дошел до Лескова и Чехова – разбору их творчества будет посвящен третий том, два уже написаны). Тургенев «уклоняется» в западную сторону, Толстой «спорит» с Богом, Салтыков-Щедрин «разрушает нравственные скрепы» и «вносит раздрай в умы» - все это не декларируется голословно, но доказывается примерами. Читатель может не соглашаться, спорить, выдвигать свои аргументы – это нормально и допустимо…
Но отдельные, собственно авторские пассажи читать просто стыдно. Я не буду их цитировать, скажу только, что автор - непримиримый противник гуманизма, прогресса и интеллигенции («Нормальный грешный человек приходит в Церковь, чтобы измениться самому; интеллигент приходит в Церковь, чтобы изменить…саму Церковь»). Должна сказать, что нападок на интеллигенцию у Лобастова не счесть – и это, к сожалению, не только его частное мнение. Оно является отражением новых веяний в РПЦ, напрямую связанных с усилением авторитарных тенденций во всех сферах российского общества, в том числе в Церкви. Мыслящие личности сегодня не нужны, они мешают стройному «одобряму». Столь агрессивного отношения к воцерковленным интеллигентам лет 15 и тем более 30 назад не наблюдалось. Напротив, православие вернулось в атеистическую Россию во многом благодаря ищущим духовной опоры интеллигентам (Антоний Сурожский и Александр Мень обращались в первую очередь к людям умственного труда, они апеллировали к их начитанности, опирались на способность к рефлексии). Но фамилий о. Антония и о. Александра вы не встретите в списке цитируемых автором источников. Это неслучайно…Зато в книге вы найдете абзац о «спасительной миссии» кровавой эпохи Сталина. Его тирания была для России целительна (пошла ей на пользу), хотя сам он – человек, конечно же, плохой (цитирую близко к тексту).
Что же получается? Уходя от советских идеологических штампов, Лобастов впадает в другую крайность – для доказательства своей «стройной и законченной» системы прибегает к другим, «православным» штампам (за тридцать лет официального признания РПЦ они сумели появиться и в не меньших, чем совковые, количествах).
Я не хочу осуждать Николая Алексеевича. Как сказала одна моя знакомая, «придя в объятья Церкви, трудно не потерять голову» - сохранить трезвость и здравомыслие. Но чем старый штамп отличается от нового? Ничем. Такое же искажение истины. И чуткий учитель, неравнодушный к слову и по-настоящему верующий (я имею в виду вовсе не обрядоверие), не сможет этого искажения не заметить. И его хорошие (поначалу) впечатления от чтения будут испорчены. И это очень жаль. Потому что труд проделан грандиозный, и позиция автора во многом достойна внимания. Разве не прав он, когда в предисловии пишет о смысле и цели преподавания, перефразируя слова архимандрита: «На экскурсии в монастыре рассказывают о чем угодно: как прорисованы складки одежды святых, что представляет собой технология колокольного литья…Увлекательно, интересно…Но остается чувство, будто тебя обокрали, лишили самого главного, опустошили душу, которая нуждалась в пище духовной. Страшно нам, учителям, оказаться перед учениками в подобной ситуации, когда они ждут ответов на главные вопросы жизни, а мы им лишь про аллитерацию и аллегоризацию».
Но я все-таки не советую читать книгу Лобастова совсем молодым, не искушенным в вопросах веры и православия педагогам. Книга может оттолкнуть и от православия, и от классической литературы. А вот людям зрелым, искушенным и мыслящим, умеющим отделять зерна от плевел, «Записки сельского учителя» при подготовке к урокам обязательно помогут. Хотя бы собранной в них и переработанной информацией.
Кстати, интересный и показательный момент. Николай Алексеевич рассказал, что минувшим летом он принес на заседание районного методобъединения словесников стопку своих книг и предложил их взять всем желающим бесплатно. Выступил с небольшой речью, оставил и ушел, потому что словесники должны были решить многие рабочие вопросы. Когда же он спустя некоторое время поинтересовался, всем ли желающим хватило книг, ему сказали: «Они так и остались лежать на столе. Никто не захотел их даже открыть». Расстроился ли Николай Алексеевич? Не очень, он же взрослый человек и знает, как «любят» пророков в своем отечестве. Зато в других регионах его охотно читают, ищут книги, пишут письма, в которых задают вопросы и просят продолжения. И скоро выйдет третий том.
Но откуда появилось название? – этот вопрос меня тоже интересовал. От Николая Алексеевича я узнала, что сельским учителем он был довольно давно и не очень продолжительное время - последние несколько лет преподавал литературу в Лысковском агротехническом техникуме, а Лысково - город отнюдь не маленький по меркам Нижегородской области. Но называться "сельским" для автора принципиально важно, потому что "сельский" ассоциируется в сознании большинства с ясностью, простотой и несуетностью, указывает на близость к земле, основе и, в конечном итоге, к Богу (невольно вспоминается "деревню создал Бог, а город ...").
Лобастов поставил перед собой серьезную задачу - прочесть хорошо известные произведения не так, как нас, филологов, учили в университетах - с общегуманистических позиций. Он решил посмотреть на русскую классику с позиций евангельских. А ведь это принципиально иной подход. Для того, чтобы его реализовать, Лобастову пришлось отказываться от привычных и уютных стереотипов, которые (в этом, наверное, признается каждый учитель, положа руку на сердце) составляли основу его многолетней деятельности на ниве просвещения. То есть нужно было отречься в какой-то степени от себя самого, все знающего, самоуверенного, не сомневающегося в собственной правоте (коллеги, тому, кто не узнает себя в этом беглом портрете, жму руку!).
Отказаться от нажитого педагогического «капитала» не каждому под силу. Нужна решимость и даже отвага. Просто так они не появляются, обязательно должен быть какой-то толчок. Не всегда его провоцируют внешние обстоятельства, причины скорее внутренние.
Николай Алексеевич рассказал, что в определенный момент – разумеется, не вдруг, а постепенно приобщаясь к православию, - он понял, каким заблуждением была вся его прошлая жизнь, каким призрачным идолам он молился, каким низменным страстям (тщеславию, празднословию и лукавству) предавался. Это стало отправной точкой. Но для осуществления замысла одного внутреннего покаяния недостаточно. Требуется благословение. Его Лобастов получил у своего духовного отца, настоятеля храма Николая Чудотворца в селе Просек, отца Владимира. Благословение (верующие знают) - большая поддержка. Вроде как уже и не сам человек делает, не один, а помощь ему свыше. Но и, конечно, другая мера ответственности.
Вначале Лобастов не представлял масштаба предстоящей ему работы. Но уже при написании первых глав – а они посвящались общественно-политической обстановке 19 века - истории, философии, положению Церкви в России – и литераторам - предшественникам Пушкина, Николай Алексеевич понял, что ему придется переработать столько материала, прочитать столько источников, что заниматься этим в «свободное от работы» время он не сможет. У кого ж из учителей есть время, свободное от работы?
И тогда он уволился из техникума, чтобы полностью посвятить себя не столько исследовательскому, сколько миссионерскому труду. Благо, пенсия по выслуге лет позволяла некоторое время сводить концы с концами. Он углубился в изучение редких изданий и неоднократно ездил в Москву для того, чтобы в читальном зале конспектировать книги, не переиздававшиеся после революции. Уважение любого научного работника вызовет список литературы, на которую Лобастов ссылается в своих записках – в списке 210 позиций. Среди цитируемых источников такие, как «История русской философии» Николая Лосского и «Беседы о русской культуре» Юрия Лотмана, «Да ведают потомки православных» Валентина Непомнящего и полное собрание сочинений Константина Леонтьева, «Школьное богословие» Андрея Кураева и «Христианская философия» Святого Иоанна Кронштадского, статьи Киреевского, Бунина, Бердяева, Розанова, Соловьева, Ильина, Струве, Лосева, Лихачева, Фромма, Франка и многих других деятелей философии и литературы.
Лобастов с гордостью сообщил мне, что 95 процентов его книги составляют цитаты философов и критиков и лишь 5 процентов написаны им самим. Свое мнение об этих «пяти процентах» я еще выскажу, а пока отмечу еще один важный аспект книги. Значительное место в ней занимают главы «Школа» и «Понятийный аппарат учителя». Именно в них и изложена основная концепция нового подхода к литературе. Первая глава начинается притчей о блудном сыне. Это не случайность и не прихоть автора. «Более простого, краткого и одновременно глубокого, умного, полезного, всеобъемлющего произведения невозможно назвать», - пишет он. И тут же поясняет: «В этой притче – вся наша жизнь. И вся истинная литература. Повторение истории блудного сына мы видим и в истории России, и в биографии русских писателей 19 века, и в судьбе литературных героев, и в нашей каждодневной жизни». Это не просто наблюдение. Это главный посыл, основополагающий тезис всей книги. И на протяжении остальных глав он будет последовательно доказываться. Иногда, дабы уложить рассматриваемое произведение или понятие в прокрустово ложе заданной схемы, автору придется прибегать к грубым натяжкам. И эти натяжки портят хорошее (в общем и целом) впечатление о книге. Мне, например, очень близко прочтение Лобастовым творчества Пушкина, Гоголя, Достоевского – соглашусь с автором почти во всем. Кстати, только эти трое, по мнению Лобастова, выдерживают проверку Евангелием, остальные – нет (правда, Лобастов еще не дошел до Лескова и Чехова – разбору их творчества будет посвящен третий том, два уже написаны). Тургенев «уклоняется» в западную сторону, Толстой «спорит» с Богом, Салтыков-Щедрин «разрушает нравственные скрепы» и «вносит раздрай в умы» - все это не декларируется голословно, но доказывается примерами. Читатель может не соглашаться, спорить, выдвигать свои аргументы – это нормально и допустимо…
Но отдельные, собственно авторские пассажи читать просто стыдно. Я не буду их цитировать, скажу только, что автор - непримиримый противник гуманизма, прогресса и интеллигенции («Нормальный грешный человек приходит в Церковь, чтобы измениться самому; интеллигент приходит в Церковь, чтобы изменить…саму Церковь»). Должна сказать, что нападок на интеллигенцию у Лобастова не счесть – и это, к сожалению, не только его частное мнение. Оно является отражением новых веяний в РПЦ, напрямую связанных с усилением авторитарных тенденций во всех сферах российского общества, в том числе в Церкви. Мыслящие личности сегодня не нужны, они мешают стройному «одобряму». Столь агрессивного отношения к воцерковленным интеллигентам лет 15 и тем более 30 назад не наблюдалось. Напротив, православие вернулось в атеистическую Россию во многом благодаря ищущим духовной опоры интеллигентам (Антоний Сурожский и Александр Мень обращались в первую очередь к людям умственного труда, они апеллировали к их начитанности, опирались на способность к рефлексии). Но фамилий о. Антония и о. Александра вы не встретите в списке цитируемых автором источников. Это неслучайно…Зато в книге вы найдете абзац о «спасительной миссии» кровавой эпохи Сталина. Его тирания была для России целительна (пошла ей на пользу), хотя сам он – человек, конечно же, плохой (цитирую близко к тексту).
Что же получается? Уходя от советских идеологических штампов, Лобастов впадает в другую крайность – для доказательства своей «стройной и законченной» системы прибегает к другим, «православным» штампам (за тридцать лет официального признания РПЦ они сумели появиться и в не меньших, чем совковые, количествах).
Я не хочу осуждать Николая Алексеевича. Как сказала одна моя знакомая, «придя в объятья Церкви, трудно не потерять голову» - сохранить трезвость и здравомыслие. Но чем старый штамп отличается от нового? Ничем. Такое же искажение истины. И чуткий учитель, неравнодушный к слову и по-настоящему верующий (я имею в виду вовсе не обрядоверие), не сможет этого искажения не заметить. И его хорошие (поначалу) впечатления от чтения будут испорчены. И это очень жаль. Потому что труд проделан грандиозный, и позиция автора во многом достойна внимания. Разве не прав он, когда в предисловии пишет о смысле и цели преподавания, перефразируя слова архимандрита: «На экскурсии в монастыре рассказывают о чем угодно: как прорисованы складки одежды святых, что представляет собой технология колокольного литья…Увлекательно, интересно…Но остается чувство, будто тебя обокрали, лишили самого главного, опустошили душу, которая нуждалась в пище духовной. Страшно нам, учителям, оказаться перед учениками в подобной ситуации, когда они ждут ответов на главные вопросы жизни, а мы им лишь про аллитерацию и аллегоризацию».
Но я все-таки не советую читать книгу Лобастова совсем молодым, не искушенным в вопросах веры и православия педагогам. Книга может оттолкнуть и от православия, и от классической литературы. А вот людям зрелым, искушенным и мыслящим, умеющим отделять зерна от плевел, «Записки сельского учителя» при подготовке к урокам обязательно помогут. Хотя бы собранной в них и переработанной информацией.
Кстати, интересный и показательный момент. Николай Алексеевич рассказал, что минувшим летом он принес на заседание районного методобъединения словесников стопку своих книг и предложил их взять всем желающим бесплатно. Выступил с небольшой речью, оставил и ушел, потому что словесники должны были решить многие рабочие вопросы. Когда же он спустя некоторое время поинтересовался, всем ли желающим хватило книг, ему сказали: «Они так и остались лежать на столе. Никто не захотел их даже открыть». Расстроился ли Николай Алексеевич? Не очень, он же взрослый человек и знает, как «любят» пророков в своем отечестве. Зато в других регионах его охотно читают, ищут книги, пишут письма, в которых задают вопросы и просят продолжения. И скоро выйдет третий том.
Комментариев нет:
Отправить комментарий