"Беспросветный эгоцентризм и нарциссизм Печорина - плоть от плоти эгоцентризма Максима Максимовича"

Ольга Чигиринская  За чужие ошибки не отвечаю, но кое-какие исправила.
Я не буду говорить банальности о том, что "Герой нашего времени" - лютая деконструкция романтизма, его штампов и творческих методов. Это кагбэ аксиома. Я просто напомню, что основной прием деконструкции - это берется штамп и отрабатывается методами реализма, а то и натурализма.
Зачем это Лермонтову было нужно? Затем, что вокруг него было до фига молчелов, косплеивших кто Байрона, кто еще какого романтического сукинсына. И вот Лермонтов берет романтического сукинсына и перед читателем его раздевает, чтобы тот понял, какой это мудак и какой он, читатель, сам мудак, раз восхищается таким типом. Чтобы совсем уж все было понятно даже самым тупым, Лермонтов пишет предисловие к первому полному изданию романа (до того печатавшегося по частям в журналах), где говорит это простыми словами: Печорин - собирательный образ героя нашего времени (рабочее название было "Один из героев нашего времени", что как бы намекал нам на многочисленность таких фруктов).
Итак, Лермонтов берет романтический штамп - русский офицер на Кавказе, любовь прекрасной горянки, злодейская месть - и развивает его в духе реализма. Но прежде чем взяться за сам этот сюжет, давайте посмотрим, как нам его подносит автор.
"Бэла" - это не просто так рассказ, это стилизация под путевые заметки. Обрамляющий сюжет - по дороге через горы рассказчик встречается с Максимом Максимычем, офицером-"кавказцем", который в ход двух ночевок излагает ему историю Бэлы и Печорина.  
И вот тут я прошу читателя обратить внимание на тот факт, что история Бэлы доходит до нас через несколько слоев восприятия. Непосредственный рассказчик - Максим Максимович. Эксплицитный автор - назовем его Лермонтов-вектор - слушатель, повествователь и комментатор. И, наконец, сам Лермонтов Михал Юрьич.
Есть еще имплицитный образ автора, который мы реконструируем, читая текст, и первое, чему учат на филфаке при анализе лит. произведения, - не путать этого автора с эксплицитным, а также с реальным человеком, в данном случае МЮЛ.
Лермонтов-вектор не является ни рупором авторской позиции, ни литературным портретом самого автора. Он персонаж романа, плод авторского воображения. Его голос - лишь один из голосов в хоре, и даже не ведущий.
Лермонтов-имплицитный - плод читательской мысли, столкнувшейся с текстом. Эта мысль нередко путает Лермонтова-вектор и самого МЮЛ, а также Печорина и самого МЮЛ. При этом Лермонтов-имплицитный у каждого свой.
МЮЛ как автор - это прежде всего человек, продумавший и выстроивший композицию романа, всех его частей, хронологически растасованных, но логически и поэтически составляющих одно целое. "“Автор — субъект (носитель) сознания, выражением которого является все произведение или их совокупность. <...> Субъект сознания тем ближе к А., чем в большей степени он растворен в тексте и незаметен в нем". В ГМВ нет высказываний МЮЛ от первого лица, кроме, возможно, предисловия. Весь роман и есть высказывание. 
То есть, позиция самого МЮЛ из одной только "Бэлы" не выводится. Для ее обозначения нужно увидеть место "Бэлы" во всем ансамбле произведения.
"Бэла" не случайно стоит в книге первой. И не случайно история Бэлы преломлена через восприятие сначала Максим Максимыча, а потом Лермонтова-вектор. Точно так же не случайно за "Бэлой" следует "Максим Максимыч", где Лермонтов-вектор передает свое как бы непосредственное впечатление от Печорина, и только потом - записки Печорина, где тот уже выступает в качестве рассказчика.
Точно так же не случайно именно Максим Максимыч  избран на роль рассказчика в "Бэле" и не случайно комментарии Лермонтова-вектор так скупы. У него всего один раз вырывается что-то вроде личного отношения к этой истории и один раз он мысленно рассуждает о свойстве русского ума ко всему приспосабливаться.
Несмотря на эту скупость, мы отчетливо видим, что Лермонтову-вектор Печорин понятнее и ближе, чем Максим Максимычу, несмотря на то, что Печорин прожил с Максим Максимычем год, а Лермонтов-вектор провел две ночи в дороге. Для Лермонтова-вектор характерно романтическое мировосприятие, это его с Печориным роднит. А вот от реального Лермонтова отдаляет. 
"- Как это скучно! - воскликнул я невольно. В самом деле, я ожидал трагической развязки, и вдруг так неожиданно обмануть мои надежды!.."
Конечно, реальный МЮЛ был умнее человека, расстроенного отсутствием романтического штампа. Лермонтов-вектор не равнозначен автору, он - еще одна призма, через которую преломляется история Бэлы, он - романтик в поисках фактуры.

Именно поэтому автор не показывает нам Бэлу его глазами. Именно поэтому он не показывает историю Бэлы глазами отстраненного повестователя - он знает, что его читатель такой же романтический болван и так же склонен укладывать трагедию в рамки привычного штампа. Ему нужен рассказчик другого строя, другой формации. Поэтому Лермонтов вкладывает историю Бэлы в уста Максим Максимыча.
Давайте посмотрим на этого персонажа внимательнее. Когда ГНВ только-только появился в печати, критика оплевала роман с ног до головы, кроме одного светлого пятнышка - Максим Максимыча. Настоящий русский офицер, хороший человек, честный, искренний, сердечный - словом, полная противоположность скрытному эгоистичному Печорину, который, цука такая, и узнавать-то его не хочет после пяти лет разлуки. Белинский, который в целом был в восторге от романа, Максим Максимыча обцеловал со всех сторон.
Да, с одной стороны, Максим Максимыч описан с явной симпатией. Лермонтов-вектор ему сочувствует, когда Печорин его так холодно обламывает. Но с другой стороны, нельзя не заметить, что Лермонтов-вектор исчерпал Максима Максимыча довольно быстро: "Мы молчали. Об чем было нам говорить?.. Он уж рассказал мне об себе все, что было занимательного, а мне было нечего рассказывать." 
Погодите, да как это все? Максим Максимыч рассказал ровно одну историю из своей кавказской жизни, а у него-то, служившего с ермоловских времен (то есть, с 1816 года) таких историй должен быть вагон! 
Но Лермонтов-вектор не врет и не ошибается. Рассказав историю Бэлы, Максим Максимыч и вправду рассказал о себе все. Он колониальный офицер, человек с хорошим сердцем, но очень ограниченным умом, мыслящий штампами. С его уст постоянно слетают реплики, как сказали бы сегодня, расистского толка: "Ужасные бестии эти азиаты!... (...) Преглупый народ! (...) Поверите ли? ничего не умеют, не способны ни к какому образованию! Уж по крайней мере наши кабардинцы или чеченцы хотя разбойники, голыши, зато отчаянные башки, а у этих и к оружию никакой охоты нет: порядочного кинжала ни на одном не увидишь. Уж подлинно осетины!" 
Он исполнен сознанием собственного превосходства над горцами, при том что это превосходство не основано ни на чем: он не образован, не наделен каким-то особыми добродетелями, которые бы его возвышали, более того - он и не пытается "нести бремя белых" и выступать в качестве цивилизатора. И наконец, он безнравствен и слаб.
Именно поэтому он "подпадает под чары" Печорина. "Вот они и сладили это дело... по правде сказать, нехорошее дело! Я после и говорил это Печорину, да только он мне отвечал, что дикая черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, потому что, по-ихнему, он все-таки ее муж, а что - Казбич разбойник, которого надо было наказать. Сами посудите, что ж я мог отвечать против этого?.."
Он мог бы отвечать, что Казбич был относительно мирным горцем, пока Печорин своей выходкой не толкнул его на путь мщения. Он мог бы отвечать, что нет в российских законах такого наказания для разбойников, как "угон коня" и не Печорина зыбучее дело таким образом кого-либо наказывать, тем более что комендант крепости не он. Он мог бы сказать, что Печорин поставил под удар семью "мирного князя", отца Бэлы. Он мог бы сказать, что "по-ихнему" он ей не муж, пока на это не дал согласие отец. Он мог бы сказать, что Печорин, сцуко, христианин, хоть бы и номинально, а прелюбодеяние, сцуко, грех.
Но он ничего такого не говорит, потому что на фоне тогдашней общей ситуации Печорин еще не хуже всех. Кумир Максим Максимыча Ермолов завел себе трех таких Бэл, они родили ему пятерых детей. Случаев банального изнасилования было и не счесть. Оскоромился ли сам Максим Максимыч, нам неизвестно, но с позиций higher moral ground осуждать Печорина ему трудно, н не находит слов.
Он безнравствен не в том смысле, что бросает вызов морали - а в том, что твердой нравственной основы в нем самом нет, он "принимает форму куды нолили". И он так же инфантилен и так же мало думает о последствиях, как и Печорин. Когда они вдвоем балуют Азамата и поощряют его воровать у отца скотину, ни одному не приходит в голову, что этим они разрушают отношения Азамата с отцом и саму его личность. До Максим Максимыча так и не доходит, что он соучастник похищения Бэлы и принуждения ее к связи с Печориным. Для него Бэла не совсем человек: 
- А что? - спросил я у Максима Максимыча, - в самом ли деле он приучил ее к себе, или она зачахла в неволе, с тоски по родине? - Помилуйте, отчего же с тоски по родине. Из крепости видны были те же горы, что из аула, - а этим дикарям больше ничего не надобно. Да притом Григорий Александрович каждый день дарил ей что-нибудь: первые дни она молча гордо отталкивала подарки, которые тогда доставались духанщице и возбуждали ее красноречие. Ах, подарки! чего не сделает женщина за цветную тряпичку!.. 
Все это как-то упускают из виду те, кто рассматривает Максим Максимыча как резонера и голос морали. Для Максима Максимыча плохо вовсе не то, что Печорин завел себе горскую любовницу - а то, что Печорин при этом "поля не видит", действует "не по понятиям", не желает считаться с последствиями своих действий. Тут до морали очень далеко. И жалость, которую Максим Максимыч испытывает к Бэле - она такая, чисто физиологическая, ну вот как экзотического зверька пожалеть, когда с ним плохо обращаются. Возможно, Максим Максимыч и взялся бы опекать Бэлу, если бы Печорин ее бросил, возможно, он бы ее пристроил замуж - но он никогда не увидел бы в ней человека.
Для Максима Максимовича ничего не значит его куначество с отцом Бэлы, он покрывает преступление сына и похищение дочери. И именно с его уст срывается ужасное в своем простодушии "А вс-таки она хорошо сделала, что умерла". 
При этом Максим Максимович начисто лишен саморефлексии, и сам с собой находится в полном согласии. Он вспоминает о Бэле не потому что эта история его как-то мучает, а просто к слову: вот была горская свадьба, на которой напились и чуть не перерезали друг друга, поэтому я не пью. А вот кстати вышла такая история с дочерью того князя...
И Лермонтов-вектор отстраняется от Максим Максимыча не только потому что он человек холодный и эгоистичный, похожий на Печорина, но и потому что  сам Максим Максимыч не тот персонаж, с которым хочется длить знакомство. Как там у Честертона - "Сент-Клэр был старым англо-индийским солдатом протестантского склада. Подумайте, что это может означать, и, ради всего святого, отбросьте ханжество! Это может означать, что он был распущенным человеком, жил под тропическим солнцем среди отбросов восточного общества и, никем духовно не руководимый, без всякого разбора впитывал в себя поучения восточной книги. Без сомнения, он читал Ветхий завет охотнее, чем Новый. Без сомнения, он находил в Ветхом завете все, что хотел найти, похоть, насилие, измену. Осмелюсь сказать, что он был честен в общепринятом смысле слова. Но что толку, если человек честен в своем поклонении бесчестности?" 
Именно поэтому мы можем верить его словам, когда он говорит, что Бэла любила Печорина. Ведь он, колониалист старой формации, отнюдь не нуждается в самооправдании и оправдании Печорина. Его удивляет поведение Печорина по отношению к Бэле, но лишь тем, что Печорин предъявляет какие-то несуразные запросы. Печорин белый господин, он в своем праве, да еще и девушка его любит - какого рожна ему еще от нее надо? 
Лермонтов-вектор никак не высказывается по этому поводу. Но высказывание Лермонтова-автора вполне четко, и проявляется оно в столкновении Максима Максимовича с Печориным непосредственно. 
Максим Максимович получает по карме со страшной силой, когда Печорин выдает ему то же отношение, какое выдал Бэле: отработанный материал, больше не интересно. Он тяжело это переживает, он плачет. Лермонтов-вектор вроде бы сочувствует ему, но не скрывает от читателя, что записки Печорина ему интереснее. Он понял Печорина еще до того, как встретился с ним. Он догадался, почему Печорин смеялся, когда Максим Максимыч попытался утешить его по поводу смерти Бэлы. Он тоже измерил Максим Максимыча, взвесил и нашел легким. 
И он дает нам еще одно свидетельство  того, что для Печорина, в отличие от Максим Максимыча, вся эта история не прошла даром.
- А помните наше житье-бытье в крепости? Славная страна для охоты!.. Ведь вы были страстный охотник стрелять... А Бэла?.. Печорин чуть-чуть побледнел и отвернулся... - Да, помню! - сказал он, почти тотчас принужденно зевнув...
Бледность Печорина как реакцию описывает и Максим Максимович: "Он сделался бледен как полотно, схватил стакан, налил и подал ей. (...) Печорин был долго нездоров, исхудал, бедняжка". 
Для Печорина Максим Максимович не старый друг, а соучастник преступления. Печорин не хочет с ним видеться и всячески уклоняется от встречи - а он, как назло, тут же и вспоминает о преступлении, причем как о приключении, которое можно повспоминать с приятелем за фазаном. 
Автор недвусмысленно подчеркивает, что Максим Максимыч выгреб от Печорина неспроста: сначала ММ высказывает огорчение, что Бэла не вспомнила его перед смертью: "Еще, признаться, меня вот что печалит: она перед смертью ни разу не вспомнила обо мне; а кажется, я ее любил как отец... ну да бог ее простит!.. И вправду молвить: что ж я такое, чтоб обо мне вспоминать перед смертью?" Потом он практически в тех же выражениях огорчается по поводу Печорина: "- Да, - сказал он наконец, стараясь принять равнодушный вид, хотя слеза досады по временам сверкала на его ресницах, - конечно, мы были приятели, - ну, да что приятели в нынешнем веке!.. Что ему во мне? Я не богат, не чиновен, да и по летам совсем ему не пара..." Вот этот паралеллизм совершенно прекрасен. Печорин разрушил жизнь Бэлы, но Максим Максимович с этим согласился. Впоследствии ему за это прилетело от Печорина же.
Так вот, это сопоставление двух преступников, один из которых даже не понимает, что он преступник, нужно Лермонтову, чтобы показать: беспросветный эгоцентризм и нарциссизм Печорина - плоть от плоти эгоцентризма Максима Максимовича. Тут разница лишь в том, что для Максима Максимовича ничего не значат только горцы, а для Печорина вообще все. И чего  вообще можно хотеть от поколения детей, если поколение отцов видит в Максим Максимыче чуть ли не человеческий идеал? 
Печорин через пять лет после истории с Бэлой продолжает разрушать все, к чему прикасается. Он не исцелился и не раскаялся. Но "надо и дьяволу отдать должное" - он понимает, что он дрянь. Он прибегает к колониалисскому дискурсу, но он одалживает этот дискурс у Максима Максимыча, как привык одалживать у любой среды, куда попадает. Он действует как действует не потому что он "белый господин", а потому что он скучающая сволочь.
И если нам нужен колониализм в исполнении Лермонтова, то над искать его не в ГНВ, а вот здесь:
Какие степи, горы и моря

Оружию славян сопротивлялись?
И где веленью русского царя
Измена и вражда не покорялись?
Смирись, черкес! и запад и восток,
Быть может, скоро твой разделит рок.
Настанет час — и скажешь сам надменно:
Пускай я раб, но раб царя вселенной!
Настанет час — и новый грозный Рим
Украсит Север Августом другим!

Горят аулы; нет у них защиты,
Врагом сыны отечества разбиты,
 И зарево, как вечный метеор,
Играя в облаках, пугает взор.
Как хищный зверь, в смиренную обитель
Врывается штыками победитель;
Он убивает старцев и детей,
 Невинных дев и юных матерей
Ласкает он кровавою рукою,
Но жены гор не с женскою душою!
За поцелуем вслед звучит кинжал,
Отпрянул русский, — захрипел, — и пал!
 «Отмсти, товарищ!» — и в одно мгновенье
(Достойное за смерть убийцы мщенье!)
Простая сакля, веселя их взор,
Горит, — черкесской вольности костер!..

Сам-то Лермонтов вполне способен видеть в горцах людей и личности. Его колониализм опирается вовсе не на превосходство белого - а на право сильного. Да, мы приносим вам пиздец и дизастер, жжем дома, убиваем, насилуем, грабим - но что уж тут поделать, раз мы, блджад, сильнее.
И честное слово, иметь с этим дело гораздо приятнее, чем с растерянным "а нас-то за что?" Максим Максимычем.