Читаем вместе
Чудаков А.
Впрочем, ничего идиллического или романтического в том смысле, в каком мы привыкли воспринимать романтизм, в книге Чудакова нет. Да и быть не может. Ведь речь идет о бытовании ссыльного семейства поселенцев на просторах Северного Казахстана. Необычна книга и по структуре.
Занимаясь в основном литературоведческими трудами, а перу Чудакова принадлежат лучшие критические работы о Чехове («Поэтика Чехова» и «Мир Чехова»), на склоне лет (в 64 года) русский филолог удивил своих читателей сим странным романом.
«Ложится мгла на старые ступени» – с одной стороны, автобиография, с другой – беллетризированная (и странным образом романтизированная) история страны. Хотя в полной мере жанр определить трудно. В повествовании наряду с самим автором возникает главный герой Антон (на самом деле еще один, но лирический прообраз самого Чудакова). И вся книга – сплошная реминисценция, касающаяся причудливой и абсурдной жизни Советского Союза.
Но почему идиллия? Все просто. Чудаков повествует о детстве и юности (а через них о прошлом России), то есть о том времени, когда у молодого человека еще нет сравнительного опыта жизни и все происходящее для него не просто естественно, но прекрасно. И не удивительно, что фактически нищенское существование на подсобном хозяйстве для него не только не ужасно, но и кажется вполне нормальным. Поэтому за все герой Чудакова (как и прочие действующие лица романа) берется с увлечением, будь то посадка картофеля, принимающая чуть ли не общенациональные масштабы, изготовление крахмала, варение мыла, строгание досок и прочее простое деланье. Ведь, по словам Чудакова: «В этой стране, чтобы выжить, все должны были уметь делать всё». Но интересно и то, с какой радостью и светом описывает это «всё» автор, как ни крути, а речь идет о лучшем времени новой жизни, пусть и выпавшем на период репрессий, тоталитаризма и прочего угнетения народа. И, несмотря на всю тяжесть этого бытия (сопряженную с невероятно трудной, в том числе и физической, работой), Чудаков находит и хорошее: «Такая странная эпоха, как советская, выдвигала и создавала таланты, соответствующие только ей: Марр, Шолохов, Бурденко, Пырьев, Жуков – или лишенные морали, или сама талантливость которых была особой, не соответствующей общечеловеческим меркам».
Но основное, чем занимались таланты и бездари в то время, – выживание. Поэтому не удивительно и то, что роман давно окрестили кто советской, а кто интеллигентской робинзонадой, и его восхищенно прочло уже не одно поколение.
Да и Антон, по-юношески горячо воспринимающий мир через книги (он даже про деда думает чуть ли не как про былинного витязя), кажется при таком подходе если не одним из этих чудесных робинзонов, то кем-то не из этой жизни.
Впрочем, самому Чудакову тоже важно воспринять все через слово, тем самым как бы подчеркнуть связь сущего: «Мир не имел невербального существования, вещи не обладали предметной телесностью – они рисовались буквами, но это была не молчаливая буквенность – они звучали целостностью слова. И не одного – всплывала их вереница, весь синонимический ряд».
А еще пишет Чудаков о вещах не столько бытовых (хотя и их в книге предостаточно), сколько о бытийных. Через убогую материальность то и дело просвечивает цельное бытие.
Да и сам роман получился большой, плотный, насыщенный. В нем многое соединилось и в жанровом, и стилистическом, и языковом смысле. Рассказ, воспоминания, автобиография, исторический очерк… Описывая свою жизнь и жизнь своей семьи, герой постепенно взрослеет и сам становится старше, мудрее. Хотя, кажется, не замечает того, как сам начинает судить с других позиций: «Вечером предстояло важное мероприятие – рассказы дочке перед сном. Это был целый особый институт; круг тем определился давно: “Про умных псов”, “Про мифов”, “Про детство”. Наибольшим успехом пользовался последний цикл; к школе Даша знала чебачинское детство Антона не хуже, чем он – виленское прошловековое дедово. Да и сама традиция шла от деда».
Столько в этом романе боли, ностальгии, красоты и, конечно, силы чувства: «…душа моя будет смотреть на вас оттуда, а вы, кого я любил, будете пить чай на нашей веранде, разговаривать, передавать чашку или хлеб простыми, земными движеньями; вы станете уже иными – взрослее, старше, старее. У вас будет другая жизнь, жизнь без меня; я буду на вас глядеть и думать: помните ли вы меня, самые дорогие мои?..»
Безусловно, правы те, кто считает, что книгу эту должен прочесть каждый.
Что же касается документального приложения, то в книгу вошли письма, дневниковые записи Чудакова, раскрывающие не только суть его литературного замысла, но и ход работы над романом.
Рецензия Андрея Степанова здесь
Чудаков А.
Ложится мгла на старые ступени: Роман-идиллия
М.: Время, 2012. – 640 с.: ил. – (Самое время!)
«ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ» / Май, 2012
«ЧИТАЕМ ВМЕСТЕ» / Май, 2012
Советская робинзонада
После объявления премией «Русский Букер» сочинения Александра
Чудакова (1938–2005) «Ложится мгла на старые ступени» (в 2000 году книга
была опубликована в журнале «Знамя») лучшим романом первого десятилетия
нового века, читающая публика вновь заинтересовалась этим
многостраничным трудом. И вот роман-идиллия (таков подзаголовок,
поставленный самим автором) опять переиздан, но на сей раз помимо текста
в сборнике есть еще и серьезное документальное дополнение.Впрочем, ничего идиллического или романтического в том смысле, в каком мы привыкли воспринимать романтизм, в книге Чудакова нет. Да и быть не может. Ведь речь идет о бытовании ссыльного семейства поселенцев на просторах Северного Казахстана. Необычна книга и по структуре.
Занимаясь в основном литературоведческими трудами, а перу Чудакова принадлежат лучшие критические работы о Чехове («Поэтика Чехова» и «Мир Чехова»), на склоне лет (в 64 года) русский филолог удивил своих читателей сим странным романом.
«Ложится мгла на старые ступени» – с одной стороны, автобиография, с другой – беллетризированная (и странным образом романтизированная) история страны. Хотя в полной мере жанр определить трудно. В повествовании наряду с самим автором возникает главный герой Антон (на самом деле еще один, но лирический прообраз самого Чудакова). И вся книга – сплошная реминисценция, касающаяся причудливой и абсурдной жизни Советского Союза.
Но почему идиллия? Все просто. Чудаков повествует о детстве и юности (а через них о прошлом России), то есть о том времени, когда у молодого человека еще нет сравнительного опыта жизни и все происходящее для него не просто естественно, но прекрасно. И не удивительно, что фактически нищенское существование на подсобном хозяйстве для него не только не ужасно, но и кажется вполне нормальным. Поэтому за все герой Чудакова (как и прочие действующие лица романа) берется с увлечением, будь то посадка картофеля, принимающая чуть ли не общенациональные масштабы, изготовление крахмала, варение мыла, строгание досок и прочее простое деланье. Ведь, по словам Чудакова: «В этой стране, чтобы выжить, все должны были уметь делать всё». Но интересно и то, с какой радостью и светом описывает это «всё» автор, как ни крути, а речь идет о лучшем времени новой жизни, пусть и выпавшем на период репрессий, тоталитаризма и прочего угнетения народа. И, несмотря на всю тяжесть этого бытия (сопряженную с невероятно трудной, в том числе и физической, работой), Чудаков находит и хорошее: «Такая странная эпоха, как советская, выдвигала и создавала таланты, соответствующие только ей: Марр, Шолохов, Бурденко, Пырьев, Жуков – или лишенные морали, или сама талантливость которых была особой, не соответствующей общечеловеческим меркам».
Но основное, чем занимались таланты и бездари в то время, – выживание. Поэтому не удивительно и то, что роман давно окрестили кто советской, а кто интеллигентской робинзонадой, и его восхищенно прочло уже не одно поколение.
Да и Антон, по-юношески горячо воспринимающий мир через книги (он даже про деда думает чуть ли не как про былинного витязя), кажется при таком подходе если не одним из этих чудесных робинзонов, то кем-то не из этой жизни.
Впрочем, самому Чудакову тоже важно воспринять все через слово, тем самым как бы подчеркнуть связь сущего: «Мир не имел невербального существования, вещи не обладали предметной телесностью – они рисовались буквами, но это была не молчаливая буквенность – они звучали целостностью слова. И не одного – всплывала их вереница, весь синонимический ряд».
А еще пишет Чудаков о вещах не столько бытовых (хотя и их в книге предостаточно), сколько о бытийных. Через убогую материальность то и дело просвечивает цельное бытие.
Да и сам роман получился большой, плотный, насыщенный. В нем многое соединилось и в жанровом, и стилистическом, и языковом смысле. Рассказ, воспоминания, автобиография, исторический очерк… Описывая свою жизнь и жизнь своей семьи, герой постепенно взрослеет и сам становится старше, мудрее. Хотя, кажется, не замечает того, как сам начинает судить с других позиций: «Вечером предстояло важное мероприятие – рассказы дочке перед сном. Это был целый особый институт; круг тем определился давно: “Про умных псов”, “Про мифов”, “Про детство”. Наибольшим успехом пользовался последний цикл; к школе Даша знала чебачинское детство Антона не хуже, чем он – виленское прошловековое дедово. Да и сама традиция шла от деда».
Столько в этом романе боли, ностальгии, красоты и, конечно, силы чувства: «…душа моя будет смотреть на вас оттуда, а вы, кого я любил, будете пить чай на нашей веранде, разговаривать, передавать чашку или хлеб простыми, земными движеньями; вы станете уже иными – взрослее, старше, старее. У вас будет другая жизнь, жизнь без меня; я буду на вас глядеть и думать: помните ли вы меня, самые дорогие мои?..»
Безусловно, правы те, кто считает, что книгу эту должен прочесть каждый.
Что же касается документального приложения, то в книгу вошли письма, дневниковые записи Чудакова, раскрывающие не только суть его литературного замысла, но и ход работы над романом.
Рецензия Андрея Степанова здесь
Комментариев нет:
Отправить комментарий