Источник
Шведские журналисты вывели портрет типичного нобелевского лауреата по литературе: мужчина, пишущий романы по-английски и имеющий европейское происхождение, в среднем ему 65 лет, и в половине случаев он носит усы или бороду. Но в 2012 году награду получил 57-летний китайский писатель Мо Янь.
Дмитрий БЫКОВ, писатель:
— Дмитрий, лауреатом Нобелевки стал Мо Янь, но, боюсь, наш читатель мало что сможет сказать об этом человеке... на вас вся надежда.
— Я читал один его роман. Это роман о китайской матери, который называется «Большая грудь, широкий зад», или «широкий таз», как его еще переводят... Роман выкладывался в Сети несколькими переводчиками-добровольцами. Он очень непростой писатель для европейского восприятия.
— Почему?
— Это китайский миф — миф очень тщательно проработанный, это читаешь ничуть не проще, чем «Речные заводи» (книга Ши Най-Аня), это отдельная вселенная с огромным количеством ритуалов. Тем более что он пишет еще о крестьянах, это мир деревни китайской, тесно связанный с животными, сельхозработами, такой немножко маркесовский мир тотальной органики. Сильно замешанной на местных верованиях, на ритуале, там роды ослицы становятся гигантским событием. Если искать русские аналоги, он, мне кажется, немножко похож на Распутина — по такому культу терпения и страдания, который в нем ощутим. И немножко похож на Маркеса таким чрезвычайно густым бытовым реализмом. Жестким юмором.
— А сюжет присутствует?
— Ну, мать, которая вырастила восемь детей, кого-то из них схоронила... Мир дикой совершенно нищеты, беспросветной работы, постоянный страх японского вторжения... Очень трудно здесь найти аналогию с Россией; был такой, скажем, роман Закруткина «Матерь человеческая», который отчасти на это похож... Причем Мо Янь — не соцреалист, в нем серьезная, повторяю, примесь мифа. Хотя, безусловно, это добротная социальная книга. «Красный гаолян» — вообще нормальный исторический роман... который у нас знают благодаря фильму. Он пишет очень много. Все сочинения толстые...
— В чем сложность для перевода?..
— Переводить, полагаю, замучаешься. Я по-китайски не говорю, не знаю, но переводчики говорят — «писатель он большой, но переводчик нужен ему под стать — серьезный, крупный, потому что Мо Янь еще и стилист». А у нас массовые переводы китайской прозы благополучно закончились в 60-е годы вместе с отношениями с Китаем. Это все надо начинать заново. Я не знаю ни одного китайского автора, которого бы массово переводили. А Мо Янь отлично показывает ту линию, которая для нас находится за витриной безумного промышленного взлета. Мы ж не понимаем толком, что сейчас в Китае происходит.
— Глупый вопрос — достоин или не достоин, но какова логика вручения Нобелевки? Вроде не оппозиционный...
— Нет, он давно не оппозиционный, и вроде бы даже крупный чин в нынешнем китайском писательском союзе. Был одно время диссидентом, но просто трудно сейчас найти в Китае писателя, который бы не был во время культурной революции диссидентом (если выживешь). Чем руководствовался Нобелевский комитет? Логика прослеживается очень легко. Они прославляют антологию национальных мифов, национальных миров. И политика тут — десятое дело. Если автор создал свой национальный мир со своими глубокими национальными законами — нобелевцы его берут. Вот почему они не наградили, скажем, Борхеса, который все-таки космополит, апеллирует к чужим текстам... а Маркеса наградили, потому что после Маркеса на литературной карте мира появилось новое государство. Также они наградили Лакснесса. Он сам по себе не бог весть какой писатель, но после него мы представили себе землю, откуда он родом. Или Лагерквист — до него тоже мифологической Скандинавии на карте не было. У нас под эти критерии подпадает только Искандер, который создал свой сказочный Чегем. Своя территория, живущая по своим законам. Воннегут — хороший писатель, может, и лучше Фолкнера, но он описывает ту Америку, которую мы знаем все. А Фолкнер создал свою Америку. Вот и Мо Янь создал свой Китай — странные люди со странными неожиданными поступками, культом почвы, осла, мула, материнства. Вот вам грязный, страшный, плодотворный, безумно трудящийся мир.
— А Мураками?
— У Мураками шансов не было — он слишком западный, чтобы быть японцем, слишком общепонятный, слишком беллетристичный. Я-то лично думал, что они Умберто Эко дадут, создавшему тоже абсолютно средневековую Италию, которой не было до него. Но ничего, ладно, еще пусть поживет... А романы Мо Яня теперь появятся в России, и слава богу — после вручения Нобелевской автор сразу активно идет в народ, толчок маркетингу очень серьезный.
Шведские журналисты вывели портрет типичного нобелевского лауреата по литературе: мужчина, пишущий романы по-английски и имеющий европейское происхождение, в среднем ему 65 лет, и в половине случаев он носит усы или бороду. Но в 2012 году награду получил 57-летний китайский писатель Мо Янь.
Дмитрий БЫКОВ, писатель:
— Дмитрий, лауреатом Нобелевки стал Мо Янь, но, боюсь, наш читатель мало что сможет сказать об этом человеке... на вас вся надежда.
— Я читал один его роман. Это роман о китайской матери, который называется «Большая грудь, широкий зад», или «широкий таз», как его еще переводят... Роман выкладывался в Сети несколькими переводчиками-добровольцами. Он очень непростой писатель для европейского восприятия.
— Почему?
— Это китайский миф — миф очень тщательно проработанный, это читаешь ничуть не проще, чем «Речные заводи» (книга Ши Най-Аня), это отдельная вселенная с огромным количеством ритуалов. Тем более что он пишет еще о крестьянах, это мир деревни китайской, тесно связанный с животными, сельхозработами, такой немножко маркесовский мир тотальной органики. Сильно замешанной на местных верованиях, на ритуале, там роды ослицы становятся гигантским событием. Если искать русские аналоги, он, мне кажется, немножко похож на Распутина — по такому культу терпения и страдания, который в нем ощутим. И немножко похож на Маркеса таким чрезвычайно густым бытовым реализмом. Жестким юмором.
— А сюжет присутствует?
— Ну, мать, которая вырастила восемь детей, кого-то из них схоронила... Мир дикой совершенно нищеты, беспросветной работы, постоянный страх японского вторжения... Очень трудно здесь найти аналогию с Россией; был такой, скажем, роман Закруткина «Матерь человеческая», который отчасти на это похож... Причем Мо Янь — не соцреалист, в нем серьезная, повторяю, примесь мифа. Хотя, безусловно, это добротная социальная книга. «Красный гаолян» — вообще нормальный исторический роман... который у нас знают благодаря фильму. Он пишет очень много. Все сочинения толстые...
— В чем сложность для перевода?..
— Переводить, полагаю, замучаешься. Я по-китайски не говорю, не знаю, но переводчики говорят — «писатель он большой, но переводчик нужен ему под стать — серьезный, крупный, потому что Мо Янь еще и стилист». А у нас массовые переводы китайской прозы благополучно закончились в 60-е годы вместе с отношениями с Китаем. Это все надо начинать заново. Я не знаю ни одного китайского автора, которого бы массово переводили. А Мо Янь отлично показывает ту линию, которая для нас находится за витриной безумного промышленного взлета. Мы ж не понимаем толком, что сейчас в Китае происходит.
— Глупый вопрос — достоин или не достоин, но какова логика вручения Нобелевки? Вроде не оппозиционный...
— Нет, он давно не оппозиционный, и вроде бы даже крупный чин в нынешнем китайском писательском союзе. Был одно время диссидентом, но просто трудно сейчас найти в Китае писателя, который бы не был во время культурной революции диссидентом (если выживешь). Чем руководствовался Нобелевский комитет? Логика прослеживается очень легко. Они прославляют антологию национальных мифов, национальных миров. И политика тут — десятое дело. Если автор создал свой национальный мир со своими глубокими национальными законами — нобелевцы его берут. Вот почему они не наградили, скажем, Борхеса, который все-таки космополит, апеллирует к чужим текстам... а Маркеса наградили, потому что после Маркеса на литературной карте мира появилось новое государство. Также они наградили Лакснесса. Он сам по себе не бог весть какой писатель, но после него мы представили себе землю, откуда он родом. Или Лагерквист — до него тоже мифологической Скандинавии на карте не было. У нас под эти критерии подпадает только Искандер, который создал свой сказочный Чегем. Своя территория, живущая по своим законам. Воннегут — хороший писатель, может, и лучше Фолкнера, но он описывает ту Америку, которую мы знаем все. А Фолкнер создал свою Америку. Вот и Мо Янь создал свой Китай — странные люди со странными неожиданными поступками, культом почвы, осла, мула, материнства. Вот вам грязный, страшный, плодотворный, безумно трудящийся мир.
— А Мураками?
— У Мураками шансов не было — он слишком западный, чтобы быть японцем, слишком общепонятный, слишком беллетристичный. Я-то лично думал, что они Умберто Эко дадут, создавшему тоже абсолютно средневековую Италию, которой не было до него. Но ничего, ладно, еще пусть поживет... А романы Мо Яня теперь появятся в России, и слава богу — после вручения Нобелевской автор сразу активно идет в народ, толчок маркетингу очень серьезный.
Комментариев нет:
Отправить комментарий