О новом романе Дмитрия Быкова "Икс"

О новом романе Дмитрия Быкова "Икс"
Полина Рыжова
Варвара Бабицкая
Майя Кучерская
«ИКС» Дмитрия Быкова: еще одна версия создания «Тихого Дона»
Новый роман Дмитрия Быкова «ИКС» обсуждает тайны творчества и личности, а о русской истории рассказывает как о безнадежной больной.
Роман Дмитрия Быкова напоминает ракушку.
Поначалу, скользя по гладкой, чуть глянцевитой поверхности повествования, рассеянно думаешь: а-а, ну да, Шелестов, главный герой-писатель, — это, конечно, практически Шолохов, который пишет «Тихий Дон» и на первой стадии работы, в версии Быкова, таки использует дневник убитого офицера. Эпопея мистера Икс, правда, названа «Пороги», чуть изменены сюжетные перипетии и имена, но хронология сохранена, публикуется роман Шелестова (как и Шолохова) с 1925 по 1940 год, и содержание его нам хорошо знакомо. В «Порогах» речь тоже идет о героях, которых мелют страсти, гражданская война, советская власть, в центре — казак, мечущийся между любимой женщиной и женой, большевиками и казачеством. Скользя по первой примерно трети книги, даже слегка недоумеваешь: к чему все эти в общем известные и давно отработанные материи, тем более что и авторство Шолохова давно и документально доказано?
Но тут-то и наступает первый поворот, в глубину, сумрак, в неожиданную, с Шолоховым как будто вовсе не связанную тему — раздвоение личности, утрата памяти, неузнавание близких. Психиатр Дехтерев изучает эти проблемы на своих пациентах, написанных Быковым с отменной, леденящей кровь достоверностью, — красавице художнице, постоянно сбегающем в параллельную реальность бухгалтере, его соседе по койке… Тут-то и начинает брезжить: шутишь, это не про Шолохова и лишь отчасти про тайну и мистику творчества: зеленоглазая Анфиса, например, является Шелестову жива-живехонька, точно такой, как в романе, только под именем Анна. Слово становится плотью? И опять нет, не совсем в этом дело. Быков сжимает ладонь читателя все крепче и ведет его дальше, ниже, делая с ним новый виток.
И тут раздается взрыв. Долго отдающий странным, страшным гулом. Звучать так может только стихия. Шолохов-Шелестов, Анфиса-Анна, растерянный Бернард Шоу, которого насильно угощают на выставке достижений народного хозяйства гигантским и несъедобным огурцом, оказываются проводниками в девятый круг русской истории. И голос этот ад обретает лишь на последних 30 страницах — поэтому обязательно дочитайте «ИКС» до конца. Только не оглохните.
В финале Быков точно отпускает на волю и себя, и своего замороченного Шелестова (который наконец понимает, кто же он на самом деле) и заговаривает с такой властью, но и такой безнадежностью, что… приготовьтесь. «Трудно назвать эту основу здешнего характера, ошибочно принимаемую иными за покорность и даже кротость, а между тем это лишь бесконечная тоска существ, перепробовавших все и понявших, что переменить ничего невозможно. Ничего другого не будет, кроме как вот так…» Шелестов обретает потерянных родителей, но оказывается ими забыт, им уже не нужен. Его роман окончен, но и это не спасает его от внутренней смерти.
Таков итог русской истории и русской жизни, которую никак не втиснуть в бинарную систему. Возможный выход из бездны видит лишь самый отчаянный безумец романа: чтобы выжить, догадывается он, надо бежать не в параллельный, а в следующий, совершенно новый, «третий мир». Но «услышать его», естественно,«некому».

"Литературная Россия"

– Вы на за­висть мно­гим ли­те­ра­то­рам од­но­вре­мен­но ра­бо­та­е­те в не­сколь­ких на­прав­ле­ни­ях – про­за, сти­хи, пуб­ли­ци­с­ти­ка. Толь­ко что за­вер­ши­ли но­вый ро­ман, а уже на под­хо­де кни­га про де­ло Бей­ли­са. Рас­ска­жи­те, по­жа­луй­ста, от­ку­да ро­ди­лась идея та­кой кни­ги и по­че­му для вас се­го­дня де­ло Бей­ли­са важ­но? Ес­ли че­ло­век до это­го сло­во «Бей­лис» увя­зы­вал толь­ко лишь с на­зва­ни­ем ли­кё­ра, а про ри­ту­аль­ное убий­ст­во рус­ско­го маль­чи­ка ев­ре­я­ми ни­че­го не слы­шал, – про­чтёт ли он ва­шу кни­гу и что из неё вы­не­сет?
– У ме­ня уже бы­ла ис­то­ри­че­с­кая «О-три­ло­гия» – из трёх срав­ни­тель­но боль­ших ро­ма­нов на бук­ву «О». Сей­час я со­би­ра­юсь за­кон­чить не­боль­шую «И-три­ло­гию» – из трёх кни­жек на бук­ву «И»: это по­лу­чи­лось слу­чай­но, как, впро­чем, и с «Оп­рав­да­ни­ем»-«Ор­фо­гра­фи­ей»-«Ос­т­ро­мо­вым». Пер­вая часть на­зы­ва­ет­ся «Икс» и вый­дет у вас в «Экс­мо», вто­рая – «Ис­ти­на» – как раз про де­ло Бей­ли­са, а про тре­тью я по­ка ещё сам ма­ло знаю. Де­ло Бей­ли­са как вы­да­ю­щий­ся су­деб­ный де­тек­тив при­вле­ка­ло ме­ня дав­но, в нём со­шлись все глав­ные те­мы рус­ской жиз­ни, по­то­му-то, ве­ро­ят­но, о нём до сих пор нет ни филь­ма, ни сколь­ко-ни­будь се­рь­ёз­но­го ро­ма­на. Это у нас сво­е­го ро­да «Ожог», «Мёрт­вая зо­на»: луч­ше эту те­му не тро­гать, и мы её стыд­ли­во об­хо­дим. В луч­шем слу­чае пи­шут до­ку­мен­таль­ные рас­сле­до­ва­ния. Мы с Ле­рой Жа­ро­вой, с ко­то­рой вме­с­те пи­шем эту кни­гу, пе­ре­ло­па­ти­ли го­ру сте­но­грамм, га­зет­ных от­чё­тов, по­сле­ду­ю­щих дис­кус­сий, не счи­тая би­о­гра­фи­че­с­кой ли­те­ра­ту­ры о Бей­ли­се, Ко­ро­лен­ко, Мак­ла­ко­ве на трёх язы­ках – и, ка­жет­ся, пред­став­ля­ем се­бе, как это на­пи­сать. Это бу­дет сце­на­рий – мы вро­де как уго­во­ри­ли на­ше­го дру­га-ре­жис­сё­ра это сни­мать и да­же на­шли про­дю­се­ра, – и к но­я­б­рю-де­ка­б­рю кни­га бу­дет го­то­ва. Она то­же не очень боль­шая, и чем мень­ше чи­та­тель бу­дет под­го­тов­лен к её вос­при­я­тию – тем луч­ше. Хо­ро­шо бы он смог её вос­при­нять не как иде­о­ло­ги­че­с­кое вы­ска­зы­ва­ние, а как пол­но­цен­ный трил­лер с до­воль­но не­о­жи­дан­ной мо­ра­лью.
– Не бо­и­тесь ли вы этой кни­гой про Бей­ли­са вы­звать в па­т­ри­о­ти­че­с­ком чи­та­тель­ском ла­ге­ре (а он у нас ве­лик се­го­дня) вол­ну не­га­ти­ва? Или оп­ре­де­лён­ный скан­даль­ный оре­ол кни­ге пой­дёт толь­ко на поль­зу?
– Юля, ни­ка­ко­го еди­но­го па­т­ри­о­ти­че­с­ко­го ла­ге­ря не су­ще­ст­ву­ет – как и еди­но­го ли­бе­раль­но­го. По­ра на­звать ве­щи сво­и­ми име­на­ми: для ко­го-то на­ци­о­наль­ность (как и про­чие им­ма­нент­но­с­ти – ген­дер, воз­раст, ме­с­то рож­де­ния) ста­но­вит­ся зна­чи­мым фак­то­ром, для ко­го-то зна­чи­мо толь­ко то, что че­ло­век пред­став­ля­ет со­бой и что он сде­лал. Пер­вые не пред­став­ля­ют для ме­ня ин­те­ре­са. Ри­ск­ну ска­зать, что это раз­ни­ца не иде­о­ло­ги­че­с­кая, но ан­т­ро­по­ло­ги­че­с­кая.
– Есть ли в на­шей стран­ной со­вре­мен­но­с­ти от­зву­ки «де­ла Бей­ли­са» и ес­ли есть, то ка­кие?

– Эпи­граф к ро­ма­ну са­мый про­стой, и хо­тя брать биб­лей­ские эпи­гра­фы ста­ло не­вы­но­си­мо дур­ным то­ном, бо­лее точ­ной фор­му­лы не най­дёшь: «И по­зна­е­те ис­ти­ну, и ис­ти­на сде­ла­ет вас сво­бод­ны­ми» (Ин, 8:32). Ис­ти­на в де­ле Бей­ли­са ока­за­лась ни­ко­му не нуж­на, в ре­зуль­та­те и воз­ник­ло это урод­ли­вое, страш­ное, ри­ск­ну ска­зать, что и по­ш­лое на­гро­мож­де­ние. Ис­ти­ну ис­ка­жа­ли все – ан­ти­се­ми­ты, си­о­ни­с­ты, жур­на­ли­с­ты, до­б­ро­воль­ные сле­до­ва­те­ли, об­ще­ст­вен­ные ак­ти­ви­с­ты; ну­жен был же­лез­ный ум Ко­ро­лен­ко, что­бы ра­зо­брать­ся во всём этом, и фан­та­с­ти­че­с­кие спо­соб­но­с­ти двух сту­ден­тов – Ма­ха­ли­на и Ка­ра­е­ва, – чьё рас­сле­до­ва­ние в ре­зуль­та­те не бы­ло уч­те­но су­дом по при­чи­нам, ко­то­рые по­дроб­но ра­зо­бра­ны в ро­ма­не. Мы не ста­ли сво­бод­ны­ми имен­но по­то­му, что ис­ти­на нуж­на нам в по­след­нюю оче­редь – и так до сих пор, что бы ни слу­чи­лось. Объ­ек­тив­ная кар­ти­на ми­ра не ин­те­ре­су­ет в Рос­сии ни­ко­го – да­же До­сто­ев­ский ут­верж­дал, что ско­рее ос­та­нет­ся с Хри­с­том, чем с ис­ти­ной. Хо­ро­шо, ес­ли с Хри­с­том, – а ес­ли с кем дру­гим? Да и че­го сто­ит, по за­ме­ча­нию Вол­ги­на, са­мо пред­по­ло­же­ние, что ис­ти­на вне Хри­с­та…

Это не иде­о­ло­ги­че­с­кий ро­ман, и всё-та­ки это ро­ман о том, как ин­фан­тиль­ная, опа­са­ю­ща­я­ся рос­та стра­на за­сло­ня­ет­ся от прав­ды. Ибо прав­да тре­бо­ва­ла бы дей­ст­вий. Мы все в сво­ём до­ме не хо­зя­е­ва, а ра­бы. Хо­тя в той же гла­ве ска­за­но: «раб не пре­бы­ва­ет в до­ме веч­но, сын же пре­бы­ва­ет веч­но».

– Ко­му по­ме­шал под­ро­с­ток Ющин­ский? Он вез­де пре­под­но­сит­ся как жерт­ва, а был ли он жерт­вой? «Был ли маль­чик»?

– Ин­те­рес­ный был маль­чик, и во­круг не­го, соб­ст­вен­но, то­же ло­ма­лись ко­пья на про­цес­се: был ли он свя­тым от­ро­ком, или на­вод­чи­ком, или аген­том по­ли­ции, или двой­ным аген­том? Не­про­стой, очень не­про­стой маль­чик. Мы в ро­ма­не ста­ра­ем­ся как мож­но мень­ше о нём го­во­рить – он и дол­жен быть за­гад­кой. Во­об­ще жа­н­ро­вым об­раз­цом был для ме­ня фильм Яну­ша Ма­ев­ско­го «Де­ло Гор­го­но­вой» – силь­ней­шее ки­не­ма­то­гра­фи­че­с­кое по­тря­се­ние мо­е­го дет­ст­ва, до­ку­мен­таль­ный де­тек­тив без раз­гад­ки, сня­тый по ма­те­ри­а­лам од­но­го из са­мых за­га­доч­ных поль­ских про­цес­сов трид­ца­тых го­дов. В Поль­ше об этой за­гад­ке ог­ром­ная ли­те­ра­ту­ра, на фо­ру­мах спо­рят до сих пор. Страш­ная, ам­би­ва­лент­ная, поч­ти ми­с­ти­че­с­кая ис­то­рия – очень ре­ко­мен­дую. Хо­тя да­же в Ин­тер­не­те ска­чать кар­ти­ну не так-то про­сто.

– Ваш но­вый ро­ман, ко­то­рый вот-вот вый­дет у нас в «ЭКС­МО», по­свя­щён... Шо­ло­хо­ву. Ти­та­ну со­вет­ской про­зы, ко­то­рый пе­ре­пла­вил в сво­ей твор­че­с­кой пе­чи столь­ко об­ра­зов, что ино­му со­вре­мен­но­му пи­са­те­лю хва­тит на две с по­ло­ви­ной жиз­ни.

Как вы ра­бо­та­ли над ро­ма­ном, при­хо­ди­лось ли вам брать ар­хив­ные ма­те­ри­а­лы или об­щать­ся с род­ст­вен­ни­ка­ми Шо­ло­хо­ва?

– Он не о Шо­ло­хо­ве, ко­неч­но. Он, как ска­за­но в пре­ду­ве­дом­ле­нии, не о тай­не ав­тор­ст­ва «Ти­хо­го До­на», а о тай­не ав­тор­ст­ва во­об­ще. Я дав­но чи­таю всё, что пи­шет о шо­ло­хов­ской про­бле­ме Зе­ев Бар Сел­ла (Вла­ди­мир На­за­ров), ме­ня ин­те­ре­су­ют ра­зы­с­ка­ния То­ма­шев­ской, я по­сто­ян­но пе­ре­чи­ты­ваю «Ти­хий Дон», в осо­бен­но­с­ти вто­рую его по­ло­ви­ну, ко­то­рую счи­таю го­раз­до вы­ше эт­но­гра­фич­ной и фи­зи­о­ло­гич­ной пер­вой. Вид­но, в об­щем, как че­ло­век учил­ся пи­сать. Для ме­ня это не ве­ли­чай­ший из со­вет­ских ро­ма­нов, а кни­га при­мер­но то­го же ран­га, что и «Уне­сён­ные ве­т­ром» – сходств во­об­ще мно­го, Гле­бов и Бы­с­т­риц­кая за­про­с­то сы­г­ра­ли бы Скар­летт и Рет­та. Но и этот ранг – ис­клю­чи­тель­но вы­со­кий. Но Ше­ле­с­тов да­ле­ко не тож­де­ст­ве­нен Шо­ло­хо­ву, и во­об­ще ро­ман про со­вер­шен­но дру­гую тай­ну – она вол­ну­ет ме­ня го­раз­до се­рь­ёз­нее.

– Шо­ло­хов был сча­ст­ли­вым че­ло­ве­ком, как вы ду­ма­е­те? Су­дя по ва­ше­му ро­ма­ну – он жил за гра­нью до­б­ра и зла, но ведь что-то че­ло­ве­че­с­кое бы­ло ему не чуж­до. В чём про­яв­ля­лась его че­ло­веч­ность?

– Опять-та­ки вы­нуж­ден дис­тан­ци­ро­вать­ся от «Ик­са», но раз уж мы за­го­во­ри­ли о Шо­ло­хо­ве, че­ло­веч­ность его в том, что, как спра­вед­ли­во пи­са­ла ког­да-то Ви­ка Бе­ло­поль­ская, он вер­нул­ся к по­след­ней, ро­до­вой ар­ха­и­ке. Всё, что ос­та­ёт­ся у че­ло­ве­ка по­сле ги­бе­ли или ком­про­ме­та­ции всех цен­но­с­тей, – ре­бё­нок, род, дом. Вот это по­сте­пен­ное су­же­ние ми­ра, в ко­то­ром ос­та­лись на­ко­нец толь­ко про­стей­шие ба­зо­вые ве­щи, – и есть скры­тый сю­жет «Ти­хо­го До­на», та прав­да, ко­то­рая оди­на­ко­во вы­гля­дит с крас­ной и бе­лой сто­ро­ны. В том и чу­до, что он су­мел уви­деть эту вне­иде­о­ло­ги­че­с­кую за­ко­но­мер­ность. Но ведь он уже в «Ши­бал­ко­вом се­ме­ни» её уви­дел – а это рас­сказ двад­ца­ти­лет­не­го. Стран­но, что ан­ти­шо­ло­хо­ве­ды не ви­дят этой сквоз­ной ли­нии, про­хо­дя­щей че­рез «Се­мя», «Дон» и «Судь­бу че­ло­ве­ка», и лейт­мо­тив там один – по­те­ряв­ший всё муж­чи­на с ре­бён­ком на ру­ках.

– В ва­шей про­зе по­след­них лет на­стой­чи­во по­яв­ля­ет­ся мо­тив по­ту­с­то­рон­не­го ми­ра. Ге­рои ухо­дят в не­го ли­бо в со­сто­я­нии ме­ди­ка­мен­тоз­но­го тран­са, ли­бо в со­сто­я­нии сна и твор­че­ст­ва. Ве­ри­те ли вы в су­ще­ст­во­ва­ние та­ко­го ми­ра и за­чем он дан че­ло­ве­ку?

– Не сов­сем по­ту­с­то­рон­не­го, ско­рей за­явив­ше­го о се­бе вну­т­рен­не­го. Я ведь и в са­мом де­ле не знаю, ле­ви­ти­ру­ет Да­ня из «Ос­т­ро­мо­ва» или впа­да­ет в осо­бо­го ро­да транс: не зря у не­го по­сле пер­вой ле­ви­та­ции бо­тин­ки мо­к­рые, как от дол­го­го сто­я­ния в ве­сен­нем сне­гу. В ко­то­ром он и сто­ит всё это вре­мя.

– Сре­ди ва­ших лю­би­мых пи­са­те­лей, на­сколь­ко я знаю, – Алек­сандр Грин и Сти­вен Кинг. Ска­жи­те, по­жа­луй­ста, за что вам каж­дый из них сим­па­ти­чен и ка­кие про­из­ве­де­ния вы пе­ре­чи­ты­ва­е­те ча­ще все­го?

– Грин – ге­ний, за­ра­жа­ю­щий та­кой энер­ги­ей и си­лой, что я все­гда во вре­мя упад­ка пе­ре­чи­ты­ваю его. Ему са­мо­му, при его-то эпо­хе и би­о­гра­фии, тре­бо­ва­лись очень силь­ные от­вле­че­ния – и он умел вы­ду­мы­вать кар­ти­ны та­кой яр­ко­с­ти, что они спо­соб­ны про­бу­дить от лю­бой ум­ст­вен­ной ле­тар­гии. Гри­нов­ские пей­за­жи, кош­ма­ры, да­же гри­нов­ские на­зва­ния – что есть на све­те гип­но­тич­нее на­зва­ния «Си­ний ка­с­кад Тел­лу­ри», ко­то­рое од­но спо­соб­но за­ме­нить ро­ман, да что ро­ман – це­лую стра­ну? Та­ким ожо­гом бы­ла для ме­ня, мо­жет быть, толь­ко по­эзия Но­вел­лы Мат­ве­е­вой, и в осо­бен­но­с­ти её пес­ни. Кинг, ко­неч­но, да­ле­ко не то­го мас­шта­ба пи­са­тель – всё-та­ки ав­тор оп­ре­де­ля­ет­ся не толь­ко тем, сколь­ко он на­пи­сал хо­ро­ше­го, но и тем, сколь­ко у не­го ла­жи. У Кин­га ла­жи тон­ны, она поч­ти за­сло­ни­ла «Вос­пла­ме­ня­ю­щую», «Ми­зе­ри», «Ноч­ную сме­ну» и дру­гие ше­де­в­ры. И всё-та­ки он по­да­рил нам столь­ко тем и при­ёмов, из­ле­чил от столь­ких за­блуж­де­ний и ком­плек­сов, что мож­но ему про­стить да­же его не­вы­но­си­мые бейс­боль­ные и рок-н-роль­ные от­ступ­ле­ния.

Срав­ни­вать их нель­зя, ко­неч­но. Грин – са­мый креп­кий и силь­ный аб­сент, на­сто­я­щий, по­лын­ный. Кинг – в луч­шем слу­чае скотч, а очень ча­с­то пеп­си. Тай­ная меч­та на­пить­ся с Гри­ном от­ча­с­ти ре­а­ли­зо­ва­на в «Ор­фо­гра­фии». Но всё рав­но, ду­маю, я бы не ос­ме­лил­ся с ним за­го­во­рить. Как ска­за­ла мне од­наж­ды Мат­ве­е­ва на во­прос – не срав­ни­ва­е­те ли вы се­бя с ним ино­гда: «Я и с пят­кой его се­бя не срав­ни­ваю».

– В со­вре­мен­ной рус­ской ли­те­ра­ту­ре се­го­дня скла­ды­ва­ет­ся ин­те­рес­ная си­ту­а­ция: жи­вы клас­си­ки, и со­вре­мен­ни­ки вы­нуж­де­ны кон­ку­ри­ро­вать с ни­ми на пол­ке ма­га­зи­на (или клас­си­ки – с со­вре­мен­ни­ка­ми) за ли­дер­ст­во. Как вот вы, пре­по­да­ю­щий под­ро­ст­кам курс ли­те­ра­ту­ры в гим­на­зии, от­но­си­тесь к со­сед­ст­ву, на­при­мер, Вла­ди­ми­ра Ма­ка­ни­на с Ан­д­ре­ем Ма­ка­ре­ви­чем? Бо­ри­са Стру­гац­ко­го – с Ма­ри­ной Степ­но­вой? Я иду по ал­фа­вит­но­му при­зна­ку, он у нас в ма­га­зи­нах са­мый лю­би­мый.

– Тут, Юля, я при­ст­ра­с­тен. Ма­ка­нин и Ма­ка­ре­вич для ме­ня яв­ле­ния од­но­го по­ряд­ка – два очень та­лант­ли­вых че­ло­ве­ка, на­сто­я­щие се­ми­де­сят­ни­ки. Бо­рис Стру­гац­кий – бо­же­ст­во вне эпох и по­ко­ле­ний, в чью ре­аль­ность (и своё зна­ком­ст­во с ним) я до сих пор не ве­рю.

Ес­ли взять ваш во­прос ши­ре – я все­гда ис­кал об­ще­ния с людь­ми, на ко­то­рых ви­дел от­блеск не сов­сем на­ше­го ми­ра. Ино­гда я на­вя­зы­вал­ся им. Ино­гда, ве­ро­ят­но, ме­шал. Я всё-та­ки уче­ник Нон­ны Сле­па­ко­вой и Алек­сан­д­ра Жи­тин­ско­го, Цар­ст­во им Не­бес­ное, – мне по­вез­ло, по­то­му что лю­би­мый по­эт и лю­би­мый про­за­ик вос­пи­ты­ва­ли ме­ня по оче­ре­ди и да­же на­зы­ва­ли ду­хов­ным сы­ном от сво­е­го во­об­ра­жа­е­мо­го ро­ма­на. С обо­ими я по­зна­ко­мил­ся, ког­да мне бы­ло 18. Их со­чи­не­ния я знал – и знаю – поч­ти на­и­зусть. Оба на­учи­ли ме­ня пра­виль­но вы­би­рать сре­ду. Из пи­са­те­лей-со­вре­мен­ни­ков, с ко­то­ры­ми я дру­жу, как раз не­слож­но вы­де­лить и на­звать тех, на ком дей­ст­ви­тель­но вид­на пе­чать ис­клю­чи­тель­но­с­ти (это поч­ти все­гда сов­па­да­ет с аб­со­лют­ным бес­ко­ры­с­ти­ем). Есть хо­ро­шие пи­са­те­ли, да­же от­лич­ные, а есть лю­ди с этой пе­ча­тью. На­зо­ву не­ко­то­рых из них – тех, с кем мне по­сча­ст­ли­ви­лось дру­жить: Ми­ха­ил Ус­пен­ский, Ан­д­рей Ла­зар­чук, Ев­ге­ний Лу­кин, Ва­ле­рий По­пов, Лев Ло­сев, Алек­сандр Ме­ли­хов, Ксе­ния Бук­ша, Ан­д­рей До­б­ры­нин. Из дру­гих со­вре­мен­ни­ков – Люд­ми­ла Пе­т­ру­шев­ская. Фа­зиль Ис­кан­дер.

Эти лю­ди и фор­ми­ру­ют кон­текст.

– Долж­ны ли ма­га­зи­ны как-то фор­ми­ро­вать диф­фе­рен­ци­ро­ван­ный спрос чи­та­те­ля на ли­те­ра­ту­ру? Ко­му-то – клас­си­ков, ко­му-то со­вре­мен­ни­ков. Или по­лез­но чи­тать всё сра­зу, по во­ле вдох­но­ве­ния?

– Кто клас­сик, мы уз­на­ем с го­да­ми. Я ве­рю в биб­ли­о­теч­но­го ан­ге­ла – он пло­хо­го не под­бро­сит. На­про­тив, все­гда под­кла­ды­ва­ет имен­но то, что нуж­но.

– Вы – ро­ман­тик или ре­а­лист? И воз­мо­жен ли се­го­дня для пи­са­те­ля ва­ше­го уров­ня и та­лан­та син­тез двух этих столь раз­ных на­прав­ле­ний?

– Спа­си­бо за та­лант и уро­вень, но я бы не раз­де­лял ро­ман­ти­ку с ре­а­лиз­мом так уж бес­по­во­рот­но. Что на све­те ре­а­ли­с­тич­ней ро­ман­ти­че­с­ко­го под­хо­да к ве­щам? Не са­мо­цель­но ро­ман­ти­че­с­ко­го, не лю­бу­ю­ще­го­ся со­бой, ко­неч­но, не мак­си­ма­лист­ско­го, как бы­ва­ло у Цве­та­е­вой, на­при­мер, – её ро­ман­тизм ино­гда пе­ре­хо­дит в ав­то­ри­та­ризм, при­зна­ем это при всей люб­ви к ней, – но про­сто по­сле­до­ва­тель­но­го и чи­с­то­го, не хищ­ни­че­с­ко­го под­хо­да? Я про­сто вслед за Па­с­тер­на­ком (опять-та­ки без вся­ких по­пы­ток рав­нять­ся и па­ни­брат­ст­во­вать) ис­крен­не по­ла­гаю, что по-на­сто­я­ще­му ре­а­ли­с­ти­че­с­ким мо­жет быть толь­ко сим­во­лист­ский ро­ман – в дру­гие се­ти ре­аль­ность не ло­вит­ся.

– Вы с 1985 го­да ра­бо­та­е­те в га­зе­те «Со­бе­сед­ник». В этой га­зе­те все­гда охот­но бра­ли прак­ти­кан­тов – мо­ло­дых маль­чи­шек и дев­чо­нок. Учи­ли, на­та­с­ки­ва­ли, да­ва­ли пер­вые уро­ки ма­с­тер­ст­ва. Как се­го­дня с этим об­сто­ят де­ла? Пи­шет ли мо­ло­дёжь для ва­шей га­зе­ты и о чём пи­шет? Про­яв­ля­ет ли ини­ци­а­ти­ву? Са­ми вы ко­го-то па­тро­ни­ру­е­те?

– И сей­час бе­рут, и по­сколь­ку я сам пре­по­даю на жур­фа­ке (прав­да, в МГИ­МО), там кру­тит­ся не­ко­то­рое ко­ли­че­ст­во мо­их сту­ден­тов то­же. У ме­ня к это­му де­лу под­ход про­стой, ме­ня так учил Ан­д­рей Ва­си­ль­ев, впос­лед­ст­вии один из со­зда­те­лей «Ком­мер­сан­та» и «Граж­да­ни­на по­эта»: вне­штат­ник дол­жен му­хой ле­теть на лю­бое за­да­ние и, кро­ме то­го, хо­дить за пи­вом. А на­гра­дой ему бу­дет та сре­да, ко­то­рая в «Со­бе­сед­ни­ке» есть: ат­мо­сфе­ра до­воль­но раз­дол­бай­ско­го, но ум­но­го кол­лек­ти­ва, ка­кая, ска­жем, бы­ла у ме­ня в 1983 го­ду, ког­да я вне­штат­ни­чал в «Мос­ков­ском ком­со­моль­це». Так и пе­ре­да­ёт­ся жиз­нен­ный опыт – в дру­гие фор­мы пре­ем­ст­вен­но­с­ти я не очень ве­рю. Жить в ре­дак­ции, вы­пол­нять мел­кие по­ру­че­ния, пе­ча­тать­ся, хо­дить в ма­га­зин, уча­ст­во­вать в спон­тан­ных за­сто­ль­ях, при­слу­ши­вать­ся к спо­рам и встав­лять свои пять ко­пе­ек – сло­вом, по­силь­но ва­рить­ся в этом еже­днев­ном бе­зу­мии. До­вла­тов пи­сал про ре­дак­ци­он­ную жизнь с её «ли­хо­ра­доч­ным бес­пло­ди­ем» – не знаю, я ви­жу в этом не бес­пло­дие, а от­лич­ную шко­лу. Впро­чем, он же ра­бо­тал в пло­хой га­зе­те и пи­сал там ерун­ду…

– Ди­ма, мы с ва­ми в раз­ные го­ды учи­лись у од­но­го и то­го же на­уч­ру­ка на ка­фе­д­ре лит­кри­ти­ки в МГУ им. Ло­мо­но­со­ва. Ска­жи­те, по­жа­луй­ста, вот в этом го­ду у на­ше­го род­но­го фа­куль­те­та юби­лей – 60 лет. Че­го вы по­же­ла­ли бы фа­куль­те­ту и его вы­пу­ск­ни­кам? Са­ми вы в про­фес­сии уже не один де­ся­ток лет, ваш со­вет бу­дет на вес зо­ло­та.

– Да лад­но. Со­ве­то­вать ещё… Где вы ви­де­ли мо­ло­до­го жур­на­ли­с­та, спо­соб­но­го при­слу­шать­ся к со­ве­ту? В прин­ци­пе есть од­но со­об­ра­же­ние. Не от­но­си­тесь к жур­на­ли­с­ти­ке как к по­дён­щи­не. Это та же ли­те­ра­ту­ра, толь­ко пи­сать её на­до а) бы­с­т­ро, б) точ­но и в) убе­ди­тель­но. Дай Бог ино­му про­за­и­ку об­ла­дать хоть тре­тью этих на­вы­ков.

Беседовала Юлия КАЧАЛКИНА