Источник В статье есть фактические ошибки.
17 мая 2014 года
17 мая 2014 года
Сергей Морозов
Категорический императив литературы
Сергей Морозов о вопросах преподавания и едином учебнике
Нет слова страшнее, чем слово «единый». Близко стоит разве что слово «нравственный». Или «патриотичный». «Единый» - значит, все под одну гребенку, «совок». «Нравственный» отдает ладаном и кадилом, поповщина. «Патриотичный» - выходит казенный, квасной. Получается, на преподавание литературы в школе наступают стройными рядами мракобесие, тоталитаризм и казенщина.
Примерно такие настроения царят среди тех, кто с ужасом ожидает единого учебника по литературе. Детишки все эти годы тянулись к свободе, преподаватели лучились креативом. И тут пришел Пожигайло.
Подняли голову поджигатели гимназий и упразднители наук, мракобесы разных мастей. Погибла литература!
Однако, оставим в стороне Пожигайло. Потому что не в нем дело, а в общем неприятии самой концепции того, что преподавание литературы должно стремиться, прежде всего, к единству, к формированию нравственных ценностей и любви к Родине.
Почему единый учебник и единство программы по литературе это правильная идея?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно начать с азов, о которых, радетели педагогического многообразия обычно забывают. Прежде всего, с того, что образование – это не частная лавочка и создано не для того, чтобы всякий, кому вздумается, делились на уроках с учениками своими любимыми книгами и вообще прочитанным. Образование существует для передачи социального опыта, культурных традиций и норм. Оно – мост между поколениями. Оно для того, чтобы мы знали, кто мы такие есть и откуда пошла не только земля, но и культура русская. Проще говоря, образование, не для того, чтоб мы понимали, чем мы различаемся, а для того, чтобы мы осознавали, в чем мы едины, что у нас общего и ценного, и почему это ценно.
Вот по этой линии: чему учить, единству или различиям, что поставить во главу угла –одинокого любителя чтения или общество, вкусовщину или одобренный обществом и подтвержденный профессионалами выбор, и проходит водораздел между сторонниками единого учебника по литературе и тех, кто на него ополчился.
Раньше любили шутить насчет того, что наука – это хороший способ удовлетворять собственное любопытство за государственный счет. Все смеялись и соглашались в том, что это нехорошо. Теперь, видимо, шутка забылась, и некоторые ныне не видят ничего зазорного в том, чтобы удовлетворять страсть к распространению собственных литературных вкусов именно таким способом, за счет государства.
Поэтому любителям индивидуального подхода и многообразия учебников хочется адресовать вопрос: раз уж у нас плюрализм, бессмысленный и беспощадный, то какой смысл вообще в учебниках, какой смысл в изучении того, что мне предлагает учитель? Чем его вкус и его мнение хуже моего, ученического или родительского? Почему я должен изучать какого-нибудьПастернака или Замятина? Почему не японскую мангу, не «Эммануэль» госпожи Арсан или боевую фантастику? Зачем мне вообще нужна русская классика? Отчего учительница и программы настолько зашорены, что не могут переварить индивидуальности моего читательского вкуса?
Разве они со своими пастернаками и ахматовыми, менее тоталитарны, чем господин Пожигайло? Вряд ли. Просто навязывают ученику свой выбор застенчиво, но настойчиво, как тот голубой воришка в «12 стульях» Ильфа и Петрова.
Чем стихи Цветаевой лучше прозы Анаис Нин? Только тем, что первые что-то бередят в учительской душе, а вторая нет?
Почему ученик должен читать затянутые и занудные батальные сцены «Войны и мира» эпохи XIX века, а не зачитываться развернутыми и футуристичными космическими баталиями какого-нибудьДэвида Вебера?
Почему именно «Кавказский пленник», а не, положим «Пленница Гора»?
Думаю, радетели разнообразия литературного стандарта и воспитания в многообразии мнений не смогут внятно ответить на этот вопрос. Не смогут, потому что, из-под всего здания преподавания литературы выбит фундамент – культурный канон, понятие золотого фонда, классики. А без него, ни одна блоха не плоха, все черненькие, все прыгают, читай, изучай, что хочешь и как хочешь.
В конце концов, раз у нас такой плюрализм, то можно было бы и вовсе ничего не изучать. Тоже мнение, своеобразная «Поэза конца» и «4.33».
Но вернемся к многообразию программ и учебников. Кому это выгодно?
Про обилие методических и методологических подходов рассказывать не надо. Когда твердо ничего не знают, тогда все это маскируют многообразием. «Трудный вопрос», «с одной стороны, с другой стороны». Да и откуда этому методическому многообразию взяться? Педагогику и методику давным-давно умертвили в эти годы. Весь методический разброс заключается в том, что одни любят одно, а другие – другое. Как будто кто-то утрудился методически продумать преподавание литературы. Да и для чего бы это было нужно? Разве на это был заказ?
Секрет изготовления современного учебника сведен к нашинковыванию в него по своему вкусу произведений, с вынужденной отметкой в контрольных точках, которые еще обойти не удается в силу традиции (Пушкин, Лермонтов, Толстой, Тургенев) и набрасыванию вопросов, которые ничего не формируют и не проясняют, а существуют так, для формы, по традиции или для тупой дрессуры учеников и родителей, для отдельных педагогов-садистов.
Кому выгодно множество учебников и программ? Самое странное, что все знают. Это нужно только тем, кто эти учебники и программы порождает.
Ученику, родителям, обществу все это многообразие не нужно. И ведь это давно известно. Тот же великий педагог-новатор Л.Н. Толстой полтора столетия назад с печалью писал о том, что крестьяне его методою были недовольны: «Мы то думали, ты, делу, писать-читать научишься. А у тебя все игрушки, баловство одно».
Право на игрушки, наследники Толстого, как видим, отстаивают и поныне, также как и граф, игнорируя народное мнение о целях и смысле обучения.
Вообще, яснополянской школой несет и от общей нацеленности нынешних противников поворота к единству в преподавании литературы.
Литература – это развитие эстетического вкуса и творческих наклонностей.
Эстетические наклонности и вкус – это хорошо. Но спросим себя, много ли эстетов в рядах молодого поколения породила эта метода неморального изучения за последние годы?
Верно, литература не учебник по нравственности. Но «моральный поворот» в рамках будущего единого учебника по литературе это не столько поворот к какому-то десятку прописных моральных истин. Это по своей сути поворот к более глубокому погружению в идейное содержание, поворот практичный и вполне соответствующий как общественному запросу, так и реальной ситуации преподавания литературы, реальным ученическим возможностям и потребностям.
Что касается патриотизма и политики, то даже беря ее как искусство, как ни крути, идеологию, тенденцию ты из нее вытравить, выветрить не сможешь.
Хорошо ли, плохо ли это, но литература не стерильна, она не избавлена от политики, от выражения определенного интереса. Потому в школе она нужна не просто сама по себе — чтоб читать учиться и высказывать недовольство писателями, написавшими пухлые тома для библиотеки, а с определенной целью.
Впрочем, отсутствие тенденции тоже сама по себе тенденция, политика и идеология.
Это отсутствие тенденции педагогически мы проходили все эти годы, когда отказ от тенденции потребовал отказа и от воспитания и через все это перехода к требованию изучать литературу как вид художественного ремесла. Ну вот учили же на уроках труда тому, как делать скворечники и что собой представляют аккумуляторы. Так и здесь.
Однако пристальное внимание к ямбам и хореям, особенностям поэтики Салтыкова-Щедринаили Толстого ничего хорошего не дало. Как предмет, литература стал еще более бесполезен. Литературоведами большинство из сидящих за партой становиться не собиралось, и им было глубоко наплевать на поэтическую технику безглагольного Фета или особенности нового романтизма босяцких рассказов Горького.
Невозможность поговорить хорошо и развернуто о мотивах знаменитого «Я тебя породил, я тебя и убью» или перетереть бездумное увлечение Наташей Ростовой Долоховым превратило уроки литературы в нечто бессодержательное.
Об этом задумались, это поняли, и с удвоенной энергией поворотились к абстрактно-антропологическому и этическому содержанию и смыслу изучения литературы, который и маскируется теперь риторикой о разнообразии мнений. Однако ж и это не улучшило ситуацию. Простой отжим содержания до голого человека на голой земле тоже дал своего рода тенденцию — с одной стороны, а с другой — не смог заслонить бьющей в глаза конкретности бульбовского товарищества, Обломовки и свинцовых мерзостей российской жизни. Сколь не занимались плюрализмом, сколь не напирали на многозначность, но однозначности интонации и однонаправленности пафоса русской классики не забьешь — она вся не про человека вообще, а про русского человека. И Обломовка, и Скотопригоньевск, и Чевенгур — это все о России и для России, о русском и для русского. Читай, удивляйся, ужасайся, восхищайся, переустраивай. И от этого нас отворачивали и продолжают отворачивать.
Бьет в глаза общественная направленность, и не просто абстрактная общественная злободневность, а вполне конкретная и понятная, русская.
Бьет, потому что русский писатель — это всегда общественник (за мир стоит), пропагандист, морализатор, и не абстрактного, а вполне конкретного свойства.
И вот этот «общественник», этот «голос совести» и должен, прежде всего, бросаться в глаза, если мы изучаем литературу такой, какова она есть.
«Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» - это не выдумка Некрасова, это квинтэссенция русской литературы, ее категорический императив. А он, как известно, един, общеобязателен и взывает к моральному сознанию.
Категорический императив литературы
Сергей Морозов о вопросах преподавания и едином учебнике
Нет слова страшнее, чем слово «единый». Близко стоит разве что слово «нравственный». Или «патриотичный». «Единый» - значит, все под одну гребенку, «совок». «Нравственный» отдает ладаном и кадилом, поповщина. «Патриотичный» - выходит казенный, квасной. Получается, на преподавание литературы в школе наступают стройными рядами мракобесие, тоталитаризм и казенщина.
Примерно такие настроения царят среди тех, кто с ужасом ожидает единого учебника по литературе. Детишки все эти годы тянулись к свободе, преподаватели лучились креативом. И тут пришел Пожигайло.
Подняли голову поджигатели гимназий и упразднители наук, мракобесы разных мастей. Погибла литература!
Однако, оставим в стороне Пожигайло. Потому что не в нем дело, а в общем неприятии самой концепции того, что преподавание литературы должно стремиться, прежде всего, к единству, к формированию нравственных ценностей и любви к Родине.
Почему единый учебник и единство программы по литературе это правильная идея?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно начать с азов, о которых, радетели педагогического многообразия обычно забывают. Прежде всего, с того, что образование – это не частная лавочка и создано не для того, чтобы всякий, кому вздумается, делились на уроках с учениками своими любимыми книгами и вообще прочитанным. Образование существует для передачи социального опыта, культурных традиций и норм. Оно – мост между поколениями. Оно для того, чтобы мы знали, кто мы такие есть и откуда пошла не только земля, но и культура русская. Проще говоря, образование, не для того, чтоб мы понимали, чем мы различаемся, а для того, чтобы мы осознавали, в чем мы едины, что у нас общего и ценного, и почему это ценно.
Вот по этой линии: чему учить, единству или различиям, что поставить во главу угла –одинокого любителя чтения или общество, вкусовщину или одобренный обществом и подтвержденный профессионалами выбор, и проходит водораздел между сторонниками единого учебника по литературе и тех, кто на него ополчился.
Раньше любили шутить насчет того, что наука – это хороший способ удовлетворять собственное любопытство за государственный счет. Все смеялись и соглашались в том, что это нехорошо. Теперь, видимо, шутка забылась, и некоторые ныне не видят ничего зазорного в том, чтобы удовлетворять страсть к распространению собственных литературных вкусов именно таким способом, за счет государства.
Поэтому любителям индивидуального подхода и многообразия учебников хочется адресовать вопрос: раз уж у нас плюрализм, бессмысленный и беспощадный, то какой смысл вообще в учебниках, какой смысл в изучении того, что мне предлагает учитель? Чем его вкус и его мнение хуже моего, ученического или родительского? Почему я должен изучать какого-нибудьПастернака или Замятина? Почему не японскую мангу, не «Эммануэль» госпожи Арсан или боевую фантастику? Зачем мне вообще нужна русская классика? Отчего учительница и программы настолько зашорены, что не могут переварить индивидуальности моего читательского вкуса?
Разве они со своими пастернаками и ахматовыми, менее тоталитарны, чем господин Пожигайло? Вряд ли. Просто навязывают ученику свой выбор застенчиво, но настойчиво, как тот голубой воришка в «12 стульях» Ильфа и Петрова.
Чем стихи Цветаевой лучше прозы Анаис Нин? Только тем, что первые что-то бередят в учительской душе, а вторая нет?
Почему ученик должен читать затянутые и занудные батальные сцены «Войны и мира» эпохи XIX века, а не зачитываться развернутыми и футуристичными космическими баталиями какого-нибудьДэвида Вебера?
Почему именно «Кавказский пленник», а не, положим «Пленница Гора»?
Думаю, радетели разнообразия литературного стандарта и воспитания в многообразии мнений не смогут внятно ответить на этот вопрос. Не смогут, потому что, из-под всего здания преподавания литературы выбит фундамент – культурный канон, понятие золотого фонда, классики. А без него, ни одна блоха не плоха, все черненькие, все прыгают, читай, изучай, что хочешь и как хочешь.
В конце концов, раз у нас такой плюрализм, то можно было бы и вовсе ничего не изучать. Тоже мнение, своеобразная «Поэза конца» и «4.33».
Но вернемся к многообразию программ и учебников. Кому это выгодно?
Про обилие методических и методологических подходов рассказывать не надо. Когда твердо ничего не знают, тогда все это маскируют многообразием. «Трудный вопрос», «с одной стороны, с другой стороны». Да и откуда этому методическому многообразию взяться? Педагогику и методику давным-давно умертвили в эти годы. Весь методический разброс заключается в том, что одни любят одно, а другие – другое. Как будто кто-то утрудился методически продумать преподавание литературы. Да и для чего бы это было нужно? Разве на это был заказ?
Секрет изготовления современного учебника сведен к нашинковыванию в него по своему вкусу произведений, с вынужденной отметкой в контрольных точках, которые еще обойти не удается в силу традиции (Пушкин, Лермонтов, Толстой, Тургенев) и набрасыванию вопросов, которые ничего не формируют и не проясняют, а существуют так, для формы, по традиции или для тупой дрессуры учеников и родителей, для отдельных педагогов-садистов.
Кому выгодно множество учебников и программ? Самое странное, что все знают. Это нужно только тем, кто эти учебники и программы порождает.
Ученику, родителям, обществу все это многообразие не нужно. И ведь это давно известно. Тот же великий педагог-новатор Л.Н. Толстой полтора столетия назад с печалью писал о том, что крестьяне его методою были недовольны: «Мы то думали, ты, делу, писать-читать научишься. А у тебя все игрушки, баловство одно».
Право на игрушки, наследники Толстого, как видим, отстаивают и поныне, также как и граф, игнорируя народное мнение о целях и смысле обучения.
Вообще, яснополянской школой несет и от общей нацеленности нынешних противников поворота к единству в преподавании литературы.
Литература – это развитие эстетического вкуса и творческих наклонностей.
Эстетические наклонности и вкус – это хорошо. Но спросим себя, много ли эстетов в рядах молодого поколения породила эта метода неморального изучения за последние годы?
Верно, литература не учебник по нравственности. Но «моральный поворот» в рамках будущего единого учебника по литературе это не столько поворот к какому-то десятку прописных моральных истин. Это по своей сути поворот к более глубокому погружению в идейное содержание, поворот практичный и вполне соответствующий как общественному запросу, так и реальной ситуации преподавания литературы, реальным ученическим возможностям и потребностям.
Что касается патриотизма и политики, то даже беря ее как искусство, как ни крути, идеологию, тенденцию ты из нее вытравить, выветрить не сможешь.
Хорошо ли, плохо ли это, но литература не стерильна, она не избавлена от политики, от выражения определенного интереса. Потому в школе она нужна не просто сама по себе — чтоб читать учиться и высказывать недовольство писателями, написавшими пухлые тома для библиотеки, а с определенной целью.
Впрочем, отсутствие тенденции тоже сама по себе тенденция, политика и идеология.
Это отсутствие тенденции педагогически мы проходили все эти годы, когда отказ от тенденции потребовал отказа и от воспитания и через все это перехода к требованию изучать литературу как вид художественного ремесла. Ну вот учили же на уроках труда тому, как делать скворечники и что собой представляют аккумуляторы. Так и здесь.
Однако пристальное внимание к ямбам и хореям, особенностям поэтики Салтыкова-Щедринаили Толстого ничего хорошего не дало. Как предмет, литература стал еще более бесполезен. Литературоведами большинство из сидящих за партой становиться не собиралось, и им было глубоко наплевать на поэтическую технику безглагольного Фета или особенности нового романтизма босяцких рассказов Горького.
Невозможность поговорить хорошо и развернуто о мотивах знаменитого «Я тебя породил, я тебя и убью» или перетереть бездумное увлечение Наташей Ростовой Долоховым превратило уроки литературы в нечто бессодержательное.
Об этом задумались, это поняли, и с удвоенной энергией поворотились к абстрактно-антропологическому и этическому содержанию и смыслу изучения литературы, который и маскируется теперь риторикой о разнообразии мнений. Однако ж и это не улучшило ситуацию. Простой отжим содержания до голого человека на голой земле тоже дал своего рода тенденцию — с одной стороны, а с другой — не смог заслонить бьющей в глаза конкретности бульбовского товарищества, Обломовки и свинцовых мерзостей российской жизни. Сколь не занимались плюрализмом, сколь не напирали на многозначность, но однозначности интонации и однонаправленности пафоса русской классики не забьешь — она вся не про человека вообще, а про русского человека. И Обломовка, и Скотопригоньевск, и Чевенгур — это все о России и для России, о русском и для русского. Читай, удивляйся, ужасайся, восхищайся, переустраивай. И от этого нас отворачивали и продолжают отворачивать.
Бьет в глаза общественная направленность, и не просто абстрактная общественная злободневность, а вполне конкретная и понятная, русская.
Бьет, потому что русский писатель — это всегда общественник (за мир стоит), пропагандист, морализатор, и не абстрактного, а вполне конкретного свойства.
И вот этот «общественник», этот «голос совести» и должен, прежде всего, бросаться в глаза, если мы изучаем литературу такой, какова она есть.
«Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» - это не выдумка Некрасова, это квинтэссенция русской литературы, ее категорический императив. А он, как известно, един, общеобязателен и взывает к моральному сознанию.
Комментариев нет:
Отправить комментарий