Дмитрий Калугин
Филология - учительница жизни
В последней трети ХХ века филологии удалось совершить один пиратский набег и завоевать территорию, на которую особенно никто не претендовал. Это область культуры, а наука, которая ее возделывала (культурология), представляла собой нечто совершенно невразумительное. Во главе заговора встала семиотика, распространившая понятие текста практически на любые явления — идет ли речь о бытовом поведении, городской топографии или поваренных книгах. Собственно говоря, первый (или один из первых) выход филолога в публичное пространство и должен был закрепить это завоевание. «Беседы о русской культуре», которые шли по каналу «Культура» в конце80-х годов с Ю. М. Лотманом1, выглядевшим на фоне своей библиотеки как шекспировский Просперо, были своего рода официальным объявлением о переделе собственности в гуманитарных науках. Уже потом выяснилось, что от этого захвата, возможно, больше вреда, чем пользы, поскольку сфера влияния «филологии» распространилась настолько далеко, что наука могла просто утратить свой собственный объект — литературный текст...
Будучи сопричастным миру великих литературных текстов, филолог (в отличие, например, от социолога, что-то лопочущего на своем неперевариваемом новоязе, от историка с его монотонными писаниями и т. д.) мог адаптироваться к требованиям среднего читателя и начать рассказывать понятные вещи на понятном языке о том, что ему (простому этому читателю) интересно и важно. Приложений оказалось масса. Например, можно было, не рискуя своей профессиональной репутацией, сочинить какую-нибудь интересную биографию. Находящийся на пересечении всего, чего угодно (тут тебе и литература, и история и т. д. и т. п.), биографический жанр позволял реагировать на запросы общества и интересно рассказывать про замечательных людей, касаясь при этом важных жизненных вопросов в целом. А если за дело берутся филологи-профессионалы, то в противовес желтой прессе это приобретает вид открытия истины на основании точного и беспристрастного анализа. Так, например, недавняя биография Есенина вполне резонно (и в рамках приличий) доказывала, что русского Леля убили не жидомасоны и что сам он был не такой уж душка, как обычно изображается на календарях. Психопатические отклики обиженных сторонников русской самобытности только подлили масла в огонь. Книга вполне могла бы стать бестселлером, если бы не стоила так дорого5.
Читать дальше здесь
Филология - учительница жизни
В последней трети ХХ века филологии удалось совершить один пиратский набег и завоевать территорию, на которую особенно никто не претендовал. Это область культуры, а наука, которая ее возделывала (культурология), представляла собой нечто совершенно невразумительное. Во главе заговора встала семиотика, распространившая понятие текста практически на любые явления — идет ли речь о бытовом поведении, городской топографии или поваренных книгах. Собственно говоря, первый (или один из первых) выход филолога в публичное пространство и должен был закрепить это завоевание. «Беседы о русской культуре», которые шли по каналу «Культура» в конце
Будучи сопричастным миру великих литературных текстов, филолог (в отличие, например, от социолога, что-то лопочущего на своем неперевариваемом новоязе, от историка с его монотонными писаниями и т. д.) мог адаптироваться к требованиям среднего читателя и начать рассказывать понятные вещи на понятном языке о том, что ему (простому этому читателю) интересно и важно. Приложений оказалось масса. Например, можно было, не рискуя своей профессиональной репутацией, сочинить какую-нибудь интересную биографию. Находящийся на пересечении всего, чего угодно (тут тебе и литература, и история и т. д. и т. п.), биографический жанр позволял реагировать на запросы общества и интересно рассказывать про замечательных людей, касаясь при этом важных жизненных вопросов в целом. А если за дело берутся филологи-профессионалы, то в противовес желтой прессе это приобретает вид открытия истины на основании точного и беспристрастного анализа. Так, например, недавняя биография Есенина вполне резонно (и в рамках приличий) доказывала, что русского Леля убили не жидомасоны и что сам он был не такой уж душка, как обычно изображается на календарях. Психопатические отклики обиженных сторонников русской самобытности только подлили масла в огонь. Книга вполне могла бы стать бестселлером, если бы не стоила так дорого5.
Читать дальше здесь
Комментариев нет:
Отправить комментарий