Уже первый, изданный в Москве, сборник рассказов и повестей «Ногти» (2001, за год до этого в Харькове вышел дебютный сборник «Проза»), привлёк внимание к молодому писателю, напрочь застрявшему между реальностью и фантасмагорией.
Дальше больше. Романы «Pasternak» (2003) и «Библиотекарь» (2007) и сборник «Красная плёнка» (2005), изданные «Ad Marginem» во всей красе выказали талант независимый и альтернативный привычным представлениям о «прекрасном».
«Библиотекарь», удостоенный Букера (2008) казался этапным, поэтому все особенно ждали его нового романа (сборник «Кубики», 2008, прошёл, почему-то, незамеченным), которым и стали нынешние «Мультики».
Кубики, мультики, красная плёнка… Такие вот, значит, у прозаика Елизарова, что не примыкает ни к какому лагерю и ходит сам по себе, игрушечки.
— Изменилась ли как-то твоя писательская судьба после присуждения тебе Букера?
— Судьбы не изменить. Даже Букеру это не под силу.
—Человеческую-то понятно, а вот писательскую?
— Писательская судьба — для меня самая что ни на есть — человеческая. Букер — счастливый эпизод моей судьбы. Но изменить её он не в силах. Скажем так — Букер украсил мою судьбу.
— Как тебе другие лауреаты по букеровскому «клубу»? Ты кого-то выделяешь особенно? Есть ли такие, кому, как ты считаешь, премию выдали неправильно?
— Ни с одним из лауреатов я не знаком, так что и оценивать их не стану. И «выделениями» я тоже не буду заниматься, поскольку звучит это антисанитарно. А премию выдали неправильно всем букеровским лауреатам.
— Как ты начал писать? С чего? Какой первый текст ты считаешь зачётным?
— Начинал как поэт, с шестнадцати до двадцати трёх писал стихи, изредка перемежая короткоформатной прозой. Самый первый «рассказ» вошёл в сборник «Ногти», выпущенный Ад Маргинем в 2001 году. Называется «Капля», написан был лет в семнадцать, сразу после школы.
— А почему ты перестал писать стихи?
— Перестали сочиняться. Или наоборот стала преобладать проза. Последний стих был написан в роман «Библиотекарь».
А, нет, соврамши, недавно написал, но не стих, а песню. Точнее текст на Пахмутову «Я не могу иначе».
— Какой прозаический жанр тебе более близок?
— Люблю повести. Трогательный жанр.
— А романы — технологический компромисс коммерческого характера?
— Это смотря у кого. Я — бескомпромиссный.
— В чём это выражается?
— Если уж взялся за роман, то пишу роман.
— А от чего зависит выбор жанра?
— От Бога. Что отмеряет то и напишется. Последний роман «Мультики» задумывался и начинался как рассказ. А уже на второй неделе работы я понял, что пишу не рассказ, а роман. Пространство текста увеличивается, раздвигается — оптический эффект. Словно бы линия горизонта отодвинулась.
— Как ты придумал «Мультики»? Из чего вырос этот роман?
— Мультики выросли из детства, так что я их не придумывал. Я не знаю, как возникает замысел. Если бы я мог управлять этим процессом, я бы только и занимался тем, что синтезировал замыслы. Роман вырастает точно так же, как из жёлудя вырастает дуб. Вырастает — и всё. При благоприятных обстоятельствах жёлудь должен стать дубом. Это если попадёт в почву. А если его сожрёт свинья, то станет едой, а дубом не станет.
— Меняет ли работа над объёмным текстом ритм твоей жизни?
— Да какой ритм? Пять дней в неделю работаешь, в выходные по нескольку часов за письменным столом просиживаешь — всякий раз с переменным успехом. Вот и весь распорядок.
— Как ты относишься к высказываниям критиков? Что ты считаешь справедливым, на что не обращаешь внимания?
— Критика за последнее время утратила эксклюзивность — любой пользователь интерента, владелец ЖЖ — уже «критик», в смысле, то существо, которое может давать «вслух» оценку любому факту, явлению, человеку. Влиятельность той или иной критической фигуры тоже условна, потому что реальны и, увы, значимы, только продажи. И вот это обилие критики, фактически каждодневные укусы и чмоки создают стойкий иммунитет. Я, конечно, всё ещё реагирую на реплики со стороны, но эмоциональная энергия с каждым разом всё меньше. Я приязненно смотрю на похвалу и отмахиваюсь от негатива.
— Михаил Бойко, разбирая «Мультики», провёл целую работу по исследованию психических расстройств, овладевших твоим героем. Насколько он прав, определяя патологию персонажа как паранойяльную?
— У Михаила получилась несколько неожиданная рецензия.
Но, с другой стороны, каждый волен трактовать текст. Лично я не создавал историю болезни, и для меня в моём персонаже нет патологии — он человек, случайно угодивший в искривлённый потусторонний мир, и выскочивший из этой метафизической западни с некоторыми душевными потерями.
Сам я по своему складу далёк чтобы, к примеру, ставить Раскольникову диагноз психопатии. Хотя Раскольников — психопат. Но в рецензии Бойко меня радует «пристальность» чтения. Поэтому и рецензии я ценю, если они демонстрируют пристальность и владение текстом. А «любимых» рецензий у меня нет.
— Как ты относишься к обвинениям критиков в подражании Сорокину?
— Ну, это же утверждение не всегда выражено в обвинительной форме. Просто определённого рода критикам необходима пресловутая печка, от которой можно плясать. Без неё они дезориентированы в текстовом пространстве.
Эта, в общем-то, продуктивная методика легко дарит пару абзацев, в которых можно сообщить, что Елизаров похож на Сорокина (как вариант, можно сказать, что многие другие критики полагают, что Елизаров на Сорокина похож).
А теперь ещё добавляется абзац про Букер: кто что сказал по этому возмутительному прецеденту, а потом уж берутся за текст, кое-как пересказывают его и делают осторожный обтекаемый вывод, примерно как в программе Швыдкого.
Такие вот алгоритмические одинаковые статьи, наверняка с одинаковыми гонорарами. И пишут их бедные, загнанные в угол, люди.
— Какое место занимает в сегодняшней литературе фигура Сорокина?
— Он навсегда великий писатель.
— В ЖЖ есть блог, посвящённый твоему творчеству. Кто его ведёт и как ты вообще относишься к блогам?
— Я рад, что у меня есть это сообщество читателей. Один из его модераторов — мой друг, благодаря его энтузиазму это сообщество и существует. Собственно, как сообщества Лимонова, Сорокина, Петрушевской. А к блогосфере я отношусь как к части ноосферы. Принимаю как данность.
— Она как-то влияет на твой стиль? Она способна породить свою литературу?
— Да никак не влияет. Или же влияет как и ноосфера. В смысле, влияние невозможно проследить. Блогосфера — это же текстовое эхо социума, она уже сама по себе литература — в широком смысле.
— Ты уже знаешь, что будешь писать дальше? Много ли у тебя замыслов и планов?
— Пока ещё не разобрался. Да и недавний текст ещё не совсем отпустил. Новая книга — как корабль. Надо её спустить на воду, потом подождать, когда она скроется за горизонтом. А потом смотреть на пустынную гладь океана, пока не появятся миражи. То бишь, новая идея. А склада текстовых запчастей и деталей я не держу.
— Вообще, что означает для тебя «писать»?
— Что-то вроде трудовой терапии. Эта работа дисциплинирует мой ум.
— Значит, это просто работа?
— Это больше чем просто работа — это сродни духовной практике. У меня в голове на эту тему только один пример с англичанином возникает, который, попав на необитаемый остров, при этом ежедневно брился. То бишь следил за собой. Я тоже «слежу» за собой.
Беседовал Дмитрий Бавильский
Источник: http://www.chaskor.ru/article/mihail_elizarov_chto-to_vrode_trudovoj_terapii_18727
Комментариев нет:
Отправить комментарий