Радио "Голос России"
Скачать
21.02.2012, 18:01 |
Скачать
Максим Кронгауз и Дарья Чередник. © Фото: «Голос России» |
|
Как стремительно меняющийся мир отразился в русском языке, рассказал директор Института лингвистики Российского государственного гуманитарного университета Максим Кронгауз
Гость в студии "Голоса России" - директор Института лингвистики Российского государственного гуманитарного университета, профессор Максим Кронгауз.
Интервью ведет Дарья Чередник.
Чередник: В Международный день родного языка о русском языке мы поговорим с директором Института лингвистики Российского государственного гуманитарного университета, профессором Максимом Кронгаузом. Максим Анисимович, по каким законам сейчас формируется русский язык?
Кронгауз: Он давно сформирован. Сегодня происходят совершенно понятные вещи. Это пополнение лексики. Оно бурно происходило в 90-е годы, в начале 2000-х. Сейчас продолжается не так бурно, но идет постоянно. Это, может быть, главный процесс, который многих носителей русского языка раздражает, потому что все время появляются новые слова и очень трудно ориентироваться в этом.
Еще очень важная вещь - это появление новых значений у слов, закрепившихся в русском языке. Все это необходимые вещи, потому что мир вокруг нас меняется стремительно. Язык должен успевать за ним. Язык всегда более консервативен, чем мир. Он должен обслуживать разговор об этом мире.
Появляются новые явления, вещи, понятия. Язык заимствует слова. Сегодня это происходит, прежде всего, из английского языка. Хотя есть небольшие области, где действуют и другие языки, французский, например. Либо язык должен напрягать собственные ресурсы. В частности, образовывать новые значения. Это довольно активно происходит.
Чередник: Как быть, когда массовая культура начинает влиять на язык? Выходят новые словари, где можно говорить не "договОры", а "дОговоры". До такой степени искажается речь, что просто страшно становится.
Кронгауз: Словарей сейчас очень много. Поэтому проблема, мне кажется, в том, чтобы выбрать нужный, правильный словарь. Это не просто словари выходят в разных издательствах. Важно, где вышел словарь, кто его автор.
В этом смысле обращать внимание на все изменения, которые произошли в словарях, я думаю, не стоит. Их нужно критиковать, если это не соответствует нашим представлениям о языке. Не нужно брать их за основу. Есть авторитетные словари, ими надо пользоваться.
Что касается изменений, которые происходят, то изменения неизбежны. Мы сейчас не говорим "дарИт" или "варИт", как говорили в начале ХХ века. Безусловно, словарь должен фиксировать изменения, которые происходят в речи образованных носителей языка, но не должен закреплять в качестве нормы то, что мы можем услышать на улице, что нам кажется неправильным или нелитературным. Это очень важно.
Поэтому словарь должен обновлять норму, безусловно, с этим невозможно спорить. Но он должен делать это медленно, по мере того, как этой новой нормой овладевают образованные носители языка.
Чередник: Кого вы подразумеваете под образованными носителями языка?
Кронгауз: Я подразумеваю образованных носителей. Людей с высшим образованием, грамотно говорящих по-русски. У нас нет экзамена и теста, с помощью которых мы можем выявить эту группу. Но есть группа людей, в том числе выступающих публично, которых мы признаем, если не эталонными носителями языка, то хотя бы представителями этой образованной части. Если мы находимся на радио, то это, безусловно, радио- и телеведущие.
Правда, радио и телеведущие не всех каналов. Сейчас этих каналов и передач очень много. Понятно, что ведущий молодежной программы может говорить на молодежном сленге. Это неплохо, нормально. У него такая аудитория. Но ведущие общественного телевидения, государственных каналов, должны говорить на литературном языке и являться образцом.
Чередник: Вы затронули самую больную тему. Скажу вам честно, не могу смотреть новости на федеральных каналах. Я в последнее время начала аплодировать тем корреспондентам и ведущим, которые правильно ставят ударения. Сейчас на центральных, федеральных телеканалах такой мусор идет.
Кронгауз: Возможно. Честно говоря, в последнее время новости я не очень часто смотрю. Возможно, это происходит. Но это означает, что мы имеем дело с неквалифицированными корреспондентами и ведущими. Как ни печально, таких надо увольнять.
Чередник: Как с этим бороться? Я всегда смотрю новости, я должна быть в мире информации. Что делать? Писать жалобы? Я понимаю, что вопрос не к вам.
Кронгауз: Вопрос, конечно, не ко мне. Потому что я не могу взять на работу грамотного специалиста или уволить неграмотного. Совершенно очевидно, что за этим надо следить. Знание литературного языка входит в компетенцию ведущего и на радио, и на телевидении. Это бесспорно. Ведущие являются образцом для огромного количества слушателей или зрителей. На них ориентируются многие люди. Если в советское время это было очевидно, сегодня это менее очевидно.
Сегодня многие находят образцы в Интернете. Мы знаем, что там есть очень разные представители русского языка. Есть грамотные, есть неграмотные. Есть грамотные, но играющие в неграмотность. Сегодня, действительно, мы столкнулись с некоторым хаосом в поисках образца. Раньше можно было сказать: "Иван Иванович безусловный образец русского языка, на него ориентируйтесь, это ведущий, это лингвист".
Сегодня таких бесспорных образцов нет. И даже если я сейчас вам назову фамилии ведущих, которые, на мой взгляд, говорят вполне грамотно, то кто-нибудь найдет в них какую-нибудь ошибку.
Но, мы должны понимать, что сегодня, в отличие от советского времени, ведущий гораздо более свободный и естественный. Даже название изменилось. Раньше назывались "дикторы", сегодня - "ведущие". Раньше гораздо больше читалось "по бумажке", речь была грамотнее, но она была менее естественной. Мы заплатили определенную цену за естественность, спонтанность речи. Спонтанная речь допускает неточности, мелкие нарушения, если мы ее сравниваем с речью "по бумажке".
Чередник: Возвращаясь к изменениям в языке, к новым нормам. Кто принимает решение о том, что теперь можно говорить "кофе" - "оно", а не "он"?
Кронгауз: Принимает решение автор словаря, который фиксирует новую норму. На основании чего автор словаря принимает такое решении? На основании предыдущих словарей, анализа речевой практики - как устной, так и письменной. Что касается среднего рода слова "кофе", который вызвал такой бурный резонанс в обществе, то дело в том, что в нашей речевой практике, в том числе, речи грамотных образованных людей, средний род кофе нет-нет, да и прорывается.
Мы прекрасно запомнили с вами, что надо говорить "черный кофе". Здесь образованные люди ошибок не делали. В длинной фразе, в разговоре "Купил кофе?" - спрашивает жена мужа. - "Где оно?" Это "оно" прорывалось в речи вполне образованных людей. Я слышал это своими ушами.
Кроме того, если мы проанализируем письменные литературные, художественные тексты, мы увидим, что у таких замечательных мастеров слова как Набоков, Паустовский кофе в среднем роде тоже встречалось.
На основании такого анализа текстов, причем текстов художественных, написанных образованными людьми, анализа речевой практики образованных людей лингвисты сделали такой шаг, который вызвал бурю негодования. А именно - либерализовали норму. Не то, чтобы сказали, мол, не надо говорить "черный кофе", не надо говорить "кофе" в мужском роде, а просто сказали, что можно и в среднем.
Здесь мы столкнулись с интересным явлением, которое характерно для нашего общества. У нас есть тип людей, который условно можно назвать "языковые снобы". Это люди, знающие некую тайну о языке, некую старую норму, глубоко порицающие, презирающие тех, кто не соответствует этой норме.
Есть канонические споры. Очень многие люди, и образованные в том числе, нет-нет, да и путают глаголы "надевать" и "одевать". Есть даже мнемонические приемы, чтобы запомнить, когда использовать какой глагол. "Надевать" одежду, а "одевать" Надежду, ребенка. Если человек вдруг услышит ошибку в речи другого, то бросается как ястреб на него и обвиняет его в неграмотности, в необразованности.
Мне кажется, что нам не хватает языковой терпимости или толерантности, как это слово ни навязло в зубах. Но мы должны ценить собеседника и прощать оговорки, а не прерывать наше общение ради того, чтобы указать на ошибки в чужой речи. Это очень важный момент. Сегодня мы видим, как сталкиваются люди именно на почве осуждения чужих ошибок, прежде всего, в Интернете.
Чередник: Хотелось бы коснуться еще одной темы - реклама. Такое ощущение, что создатели рекламы просто не обращают внимания ни на какие нормы. Предложения строятся настолько корявые, что волосы дыбом встают. А уж про ударения - просто молчим. Как это допускают те же телеканалы? Неужели нельзя построить какую-то систему по отслеживанию подобных вещей? Это же навязывание.
Кронгауз: Вообще говоря, за рекламой следят определенные организации, в том числе специальные службы. Правда, в основном, конечно, они обращают внимание не на язык, а на содержание рекламы, в том числе запрещают рекламу, оскорбляющую какое-то количество слушателей или зрителей рекламы.
Поэтому реклама не то чтобы существует совсем в свободном полете, за ней следят. И можно вспомнить какие-то случаи запрещения рекламы не только в нашем обществе. Во всех обществах за рекламой следят.
Другое дело, что с языком, действительно, много разных проблем. И хотя реклама вроде бы подпадает под закон "О государственном языке РФ", и, следовательно, в ней должны использоваться только литературные слова и литературный язык, но, конечно, это не так. И здесь есть некоторая проблема.
Я не готов с ходу предложить какое-то решение. Дело в том, что в рекламе очень много того, что называется словом "креатив", в том числе языкового креатива. В рекламе очень много игры с языком. И, конечно, запретить эту игру, сказать, что - нет, только используйте литературные слова в зафиксированных в словарях значениях, невозможно.
Понятно, что слова "сникерсни" в русском языке нет. Запрещать такую рекламу? Мне кажется, все-таки странно. Ну, придумали некое новое слово, связанное с шоколадкой.
Так что реклама - такая область языкового эксперимента, если хотите, иногда безвкусного, иногда вполне оправданного. И кто должен решать, кто должен запрещать? Я не скажу, потому что создавать специальную комиссию и определять, можно ли употребить некое новое слово в рекламе, я думаю, что это вряд ли осмысленно.
Но, конечно, меня, как человека, знающего русский язык, некоторая реклама поражает, и, как теперь говорят, я в шоке. Правда, теперь это говорят в положительном смысле, но раньше это имело только отрицательное значение.
Чередник: Вы говорите, что рекламу запрещают, если она оскорбляет. Что делать, когда реклама оскорбляет большое количество грамотных, хорошо владеющих русским языком людей?
Кронгауз: Я помню рекламу, которая меня действительно поразила и про которую я написал статью. Не думаю, что из-за моей статьи, но она исчезла очень быстро. В какой-то момент я увидел на перетяжках на улицах рекламу "Хош - не хош", написанную без мягкого знака. Просторечное слово в рекламе может быть употреблено вместо "хочешь".
Но отсутствие мягкого знака просто навязывает некоторую неграмотность, особенно если мы говорим о молодых людях, еще не вполне усвоивших, как пишется глагол во втором лице единственного числа. Поэтому мне показалось, что такая реклама недопустима, именно с точки зрения закона о языке, потому что это не творчество, не креатив, а некоторое издевательство и искажение, которое навязывает читателю с не вполне устойчивой орфографией неправильное написание.
И мне кажется, что такой рекламы быть не должно. Но, еще раз повторю, здесь очень тонкая граница между неправильностью. Как мне кажется, некоторые просторечные вещи в рекламе хороши.
Была симпатичная реклама одного из банков, где сотрудники банка говорили с клиентами на их языке. Там был юноша, там была представительница гламурного мира, там был представитель нацменьшинства, и речь сотрудника соответствовала тому, с кем он беседовал. Мне показалось, что это остроумно.
Но понятно, что это вкусовая вещь, кому-то могло не понравиться. Там тоже нарушались правила русского языка, потому что использовались гламурные словечки, использовался молодежный сленг, но это было уместно и оправдано.
Как провести эту четкую границу в смысле языка, что запретить, что разрешить, - это вопрос очень непростой. Я думаю, что сказать, что нам сейчас нужна комиссия и цензура, нельзя. Я вообще против цензуры.
Чередник: Как сориентироваться человеку, который хочет грамотно говорить на русском языке, в этом разнообразии словарей? Столько авторов, и каждый вносит что-то свое. Понятно, что сложно, не будучи профессором, знать все о языке. Хочется говорить лучше.
Кронгауз: Относительно, как мне кажется, просто. Есть известные, уважаемые авторы. Можно назвать, скажем, таких законодателей языковой нормы как мои коллеги Наталья Александровна Еськова, Андрей Анатольевич Зализняк. Можно назвать издательства, которые выпускают качественные словари. Скажем, есть вполне уважаемая серия "Словари XXI века".
И одним из главных критериев для человека, не знающего какие-то фамилии, не знающего издательства, мне кажется, является гриф Российской академии наук. Потому что то, что выпускается под эгидой Академии наук, конечно, более авторитетно, чем некий словарь, возможно, хороший, но выпущенный в каком-то никому не известном издательстве, никому не известным автором. Хотя, еще раз повторяю, вполне может быть, что это словарь добросовестный.
Но то, что мы называем грифом Академии наук, то есть утверждено Академией наук, признано Академией наук, безусловно, проходит больше этапов проверки, цензирования, чем такой случайный словарь. Так что, если написано "Академия наук", мне кажется, это уже определенный знак качества.
Чередник: Многие авторы жалуются на то, что пока все это пройдет, русский язык уже изменился, и утверждать словари - это потеря времени.
Кронгауз: Нет, конечно, это не так. Все-таки язык консервативен, и все-таки нам надо ориентироваться в языке. Другое дело, что наша лексикография немножко нетороплива в отличие, скажем, от лексикографии английской, немецкой или французской. Мы, например, не выпускаем словари ежегодно, как это делают крупнейшие издательства, выпускающие словари на Западе.
Когда язык обновляется быстро, важно обновлять и словари. Но сегодня появилась возможность помещать словари в Интернете, где обновление словарей происходит еще легче. Так что, конечно, словари нужны. И, конечно, фиксировать норму в эпоху больших перемен, а мы живем именно в такую эпоху, трудно, как трудно, скажем, писать энциклопедии в такую эпоху, потому что действительность тоже меняется. Но это все равно необходимо.
Другое дело, что надо фиксировать и новые слова, к которым мы еще не привыкли, может быть, с какими-то специальными пометами. Но очень важно, что через нас с вами, через наш язык и через нашу голову проходит огромный поток новых слов. И сегодня, скажем, если я сталкиваюсь с новым словом, я, скорее всего, не полезу в словарь по одной простой причине - я уверен, что этого слова в словаре нет.
Я буду искать его в Интернете, спрашивать у знакомых, но в словарь не полезу. И вот это, на мой взгляд, печально. Потому что словарь должен оставаться авторитетом в области языка. И поэтому он тоже должен успевать фиксировать все, что происходит.
Еще раз повторяю, может быть, это сделать с какими-то пометами - новое, нелитературное. Но где же мне справиться о значении слова, которое встречается в русских текстах? Вот это, мне кажется, главная сегодня наша задача - обновлять словари, комментируя новые слова.
Чередник: И значение этих слов.
Кронгауз: Да, и значение, конечно.
Чередник: Знаете, когда я училась на дикторском факультете, я с удивлением для себя открыла, что, оказывается, русский язык - довольно жесткий язык. И то, что пишется в орфографических словарях, что можно так, а можно так, на самом деле в литературном русском языке недопустимо. Есть вот так, а не так.
И в плане ударений надо ориентироваться не на орфографические словари, а на орфоэпические. И когда встал вопрос о приобретении хорошего орфоэпического словаря, оказалось, что их уже много лет не издают, их просто нет даже в издательстве.
Кронгауз: Один из лучших орфоэпических словарей был издан во второй половине ХХ века. Он обновляется, но, действительно, мы нуждаемся сейчас в новом орфоэпическом словаре. Я немножко не согласен с тем, что вообще нет вариативности.
Чередник: Вариативность есть в разговорной речи.
Кронгауз: Нет, и в литературной разговорной тоже. Если мы вспомним словари, подготовленные специально для дикторов радио и телевидения, а такой словарь был, замечательный словарь…
Чередник: Зарва и Агеенко. Тот, что сейчас уже давно не переиздается.
Кронгауз: Но в нем не было вариативности вообще. Приведу простой пример. Скажем, слово "творог". Вообще говоря, вполне литературная норма допускает и другое ударение - "творог" можно говорить, это не ошибка.
И если вы возьмете Академический словарь русского языка, четырехтомный, скажем, то вы увидите, что там стоят два ударения как равноправные. А в словаре для дикторов используется только одно - "творог". Это не значит, что "творог" говорят неграмотные люди. Есть некоторые отличия, может быть, но это допустимая вещь.
И не надо бояться вариативности, главное, чтобы она нас не затопила. Сегодня вариативности, может быть, слишком много. Но вот такая точная вариативность вполне допустима. Например, существуют старые и новые нормы. Как правильно говорить - "кулинария" или "кулинария"? Новая норма уже почти вытеснила старую, но, тем не менее, они еще сосуществуют.
Таких примеров можно привести довольно много. Ну, мы же не должны запретить слово "калоши", потому что "галоши" их победили почти. "Калоши" еще тоже есть и встречаются в текстах. Поэтому не надо пугаться какой-то вариативности, она может быть, но ее не должно быть слишком много.
Чередник: В Международный день родного языка вспомним русский, постараемся ставить правильно ударение, правильно писать слова. Спасибо вам большое, Максим Анисимович. Надеюсь, мы продолжим разговор о русском языке.
Кронгауз: С удовольствием.
Чередник: Нашим радиослушателям всего доброго. Любите свой язык.
Интервью ведет Дарья Чередник.
Чередник: В Международный день родного языка о русском языке мы поговорим с директором Института лингвистики Российского государственного гуманитарного университета, профессором Максимом Кронгаузом. Максим Анисимович, по каким законам сейчас формируется русский язык?
Кронгауз: Он давно сформирован. Сегодня происходят совершенно понятные вещи. Это пополнение лексики. Оно бурно происходило в 90-е годы, в начале 2000-х. Сейчас продолжается не так бурно, но идет постоянно. Это, может быть, главный процесс, который многих носителей русского языка раздражает, потому что все время появляются новые слова и очень трудно ориентироваться в этом.
Еще очень важная вещь - это появление новых значений у слов, закрепившихся в русском языке. Все это необходимые вещи, потому что мир вокруг нас меняется стремительно. Язык должен успевать за ним. Язык всегда более консервативен, чем мир. Он должен обслуживать разговор об этом мире.
Появляются новые явления, вещи, понятия. Язык заимствует слова. Сегодня это происходит, прежде всего, из английского языка. Хотя есть небольшие области, где действуют и другие языки, французский, например. Либо язык должен напрягать собственные ресурсы. В частности, образовывать новые значения. Это довольно активно происходит.
Чередник: Как быть, когда массовая культура начинает влиять на язык? Выходят новые словари, где можно говорить не "договОры", а "дОговоры". До такой степени искажается речь, что просто страшно становится.
Кронгауз: Словарей сейчас очень много. Поэтому проблема, мне кажется, в том, чтобы выбрать нужный, правильный словарь. Это не просто словари выходят в разных издательствах. Важно, где вышел словарь, кто его автор.
В этом смысле обращать внимание на все изменения, которые произошли в словарях, я думаю, не стоит. Их нужно критиковать, если это не соответствует нашим представлениям о языке. Не нужно брать их за основу. Есть авторитетные словари, ими надо пользоваться.
Что касается изменений, которые происходят, то изменения неизбежны. Мы сейчас не говорим "дарИт" или "варИт", как говорили в начале ХХ века. Безусловно, словарь должен фиксировать изменения, которые происходят в речи образованных носителей языка, но не должен закреплять в качестве нормы то, что мы можем услышать на улице, что нам кажется неправильным или нелитературным. Это очень важно.
Поэтому словарь должен обновлять норму, безусловно, с этим невозможно спорить. Но он должен делать это медленно, по мере того, как этой новой нормой овладевают образованные носители языка.
Чередник: Кого вы подразумеваете под образованными носителями языка?
Кронгауз: Я подразумеваю образованных носителей. Людей с высшим образованием, грамотно говорящих по-русски. У нас нет экзамена и теста, с помощью которых мы можем выявить эту группу. Но есть группа людей, в том числе выступающих публично, которых мы признаем, если не эталонными носителями языка, то хотя бы представителями этой образованной части. Если мы находимся на радио, то это, безусловно, радио- и телеведущие.
Правда, радио и телеведущие не всех каналов. Сейчас этих каналов и передач очень много. Понятно, что ведущий молодежной программы может говорить на молодежном сленге. Это неплохо, нормально. У него такая аудитория. Но ведущие общественного телевидения, государственных каналов, должны говорить на литературном языке и являться образцом.
Чередник: Вы затронули самую больную тему. Скажу вам честно, не могу смотреть новости на федеральных каналах. Я в последнее время начала аплодировать тем корреспондентам и ведущим, которые правильно ставят ударения. Сейчас на центральных, федеральных телеканалах такой мусор идет.
Кронгауз: Возможно. Честно говоря, в последнее время новости я не очень часто смотрю. Возможно, это происходит. Но это означает, что мы имеем дело с неквалифицированными корреспондентами и ведущими. Как ни печально, таких надо увольнять.
Чередник: Как с этим бороться? Я всегда смотрю новости, я должна быть в мире информации. Что делать? Писать жалобы? Я понимаю, что вопрос не к вам.
Кронгауз: Вопрос, конечно, не ко мне. Потому что я не могу взять на работу грамотного специалиста или уволить неграмотного. Совершенно очевидно, что за этим надо следить. Знание литературного языка входит в компетенцию ведущего и на радио, и на телевидении. Это бесспорно. Ведущие являются образцом для огромного количества слушателей или зрителей. На них ориентируются многие люди. Если в советское время это было очевидно, сегодня это менее очевидно.
Сегодня многие находят образцы в Интернете. Мы знаем, что там есть очень разные представители русского языка. Есть грамотные, есть неграмотные. Есть грамотные, но играющие в неграмотность. Сегодня, действительно, мы столкнулись с некоторым хаосом в поисках образца. Раньше можно было сказать: "Иван Иванович безусловный образец русского языка, на него ориентируйтесь, это ведущий, это лингвист".
Сегодня таких бесспорных образцов нет. И даже если я сейчас вам назову фамилии ведущих, которые, на мой взгляд, говорят вполне грамотно, то кто-нибудь найдет в них какую-нибудь ошибку.
Но, мы должны понимать, что сегодня, в отличие от советского времени, ведущий гораздо более свободный и естественный. Даже название изменилось. Раньше назывались "дикторы", сегодня - "ведущие". Раньше гораздо больше читалось "по бумажке", речь была грамотнее, но она была менее естественной. Мы заплатили определенную цену за естественность, спонтанность речи. Спонтанная речь допускает неточности, мелкие нарушения, если мы ее сравниваем с речью "по бумажке".
Чередник: Возвращаясь к изменениям в языке, к новым нормам. Кто принимает решение о том, что теперь можно говорить "кофе" - "оно", а не "он"?
Кронгауз: Принимает решение автор словаря, который фиксирует новую норму. На основании чего автор словаря принимает такое решении? На основании предыдущих словарей, анализа речевой практики - как устной, так и письменной. Что касается среднего рода слова "кофе", который вызвал такой бурный резонанс в обществе, то дело в том, что в нашей речевой практике, в том числе, речи грамотных образованных людей, средний род кофе нет-нет, да и прорывается.
Мы прекрасно запомнили с вами, что надо говорить "черный кофе". Здесь образованные люди ошибок не делали. В длинной фразе, в разговоре "Купил кофе?" - спрашивает жена мужа. - "Где оно?" Это "оно" прорывалось в речи вполне образованных людей. Я слышал это своими ушами.
Кроме того, если мы проанализируем письменные литературные, художественные тексты, мы увидим, что у таких замечательных мастеров слова как Набоков, Паустовский кофе в среднем роде тоже встречалось.
На основании такого анализа текстов, причем текстов художественных, написанных образованными людьми, анализа речевой практики образованных людей лингвисты сделали такой шаг, который вызвал бурю негодования. А именно - либерализовали норму. Не то, чтобы сказали, мол, не надо говорить "черный кофе", не надо говорить "кофе" в мужском роде, а просто сказали, что можно и в среднем.
Здесь мы столкнулись с интересным явлением, которое характерно для нашего общества. У нас есть тип людей, который условно можно назвать "языковые снобы". Это люди, знающие некую тайну о языке, некую старую норму, глубоко порицающие, презирающие тех, кто не соответствует этой норме.
Есть канонические споры. Очень многие люди, и образованные в том числе, нет-нет, да и путают глаголы "надевать" и "одевать". Есть даже мнемонические приемы, чтобы запомнить, когда использовать какой глагол. "Надевать" одежду, а "одевать" Надежду, ребенка. Если человек вдруг услышит ошибку в речи другого, то бросается как ястреб на него и обвиняет его в неграмотности, в необразованности.
Мне кажется, что нам не хватает языковой терпимости или толерантности, как это слово ни навязло в зубах. Но мы должны ценить собеседника и прощать оговорки, а не прерывать наше общение ради того, чтобы указать на ошибки в чужой речи. Это очень важный момент. Сегодня мы видим, как сталкиваются люди именно на почве осуждения чужих ошибок, прежде всего, в Интернете.
Чередник: Хотелось бы коснуться еще одной темы - реклама. Такое ощущение, что создатели рекламы просто не обращают внимания ни на какие нормы. Предложения строятся настолько корявые, что волосы дыбом встают. А уж про ударения - просто молчим. Как это допускают те же телеканалы? Неужели нельзя построить какую-то систему по отслеживанию подобных вещей? Это же навязывание.
Кронгауз: Вообще говоря, за рекламой следят определенные организации, в том числе специальные службы. Правда, в основном, конечно, они обращают внимание не на язык, а на содержание рекламы, в том числе запрещают рекламу, оскорбляющую какое-то количество слушателей или зрителей рекламы.
Поэтому реклама не то чтобы существует совсем в свободном полете, за ней следят. И можно вспомнить какие-то случаи запрещения рекламы не только в нашем обществе. Во всех обществах за рекламой следят.
Другое дело, что с языком, действительно, много разных проблем. И хотя реклама вроде бы подпадает под закон "О государственном языке РФ", и, следовательно, в ней должны использоваться только литературные слова и литературный язык, но, конечно, это не так. И здесь есть некоторая проблема.
Я не готов с ходу предложить какое-то решение. Дело в том, что в рекламе очень много того, что называется словом "креатив", в том числе языкового креатива. В рекламе очень много игры с языком. И, конечно, запретить эту игру, сказать, что - нет, только используйте литературные слова в зафиксированных в словарях значениях, невозможно.
Понятно, что слова "сникерсни" в русском языке нет. Запрещать такую рекламу? Мне кажется, все-таки странно. Ну, придумали некое новое слово, связанное с шоколадкой.
Так что реклама - такая область языкового эксперимента, если хотите, иногда безвкусного, иногда вполне оправданного. И кто должен решать, кто должен запрещать? Я не скажу, потому что создавать специальную комиссию и определять, можно ли употребить некое новое слово в рекламе, я думаю, что это вряд ли осмысленно.
Но, конечно, меня, как человека, знающего русский язык, некоторая реклама поражает, и, как теперь говорят, я в шоке. Правда, теперь это говорят в положительном смысле, но раньше это имело только отрицательное значение.
Чередник: Вы говорите, что рекламу запрещают, если она оскорбляет. Что делать, когда реклама оскорбляет большое количество грамотных, хорошо владеющих русским языком людей?
Кронгауз: Я помню рекламу, которая меня действительно поразила и про которую я написал статью. Не думаю, что из-за моей статьи, но она исчезла очень быстро. В какой-то момент я увидел на перетяжках на улицах рекламу "Хош - не хош", написанную без мягкого знака. Просторечное слово в рекламе может быть употреблено вместо "хочешь".
Но отсутствие мягкого знака просто навязывает некоторую неграмотность, особенно если мы говорим о молодых людях, еще не вполне усвоивших, как пишется глагол во втором лице единственного числа. Поэтому мне показалось, что такая реклама недопустима, именно с точки зрения закона о языке, потому что это не творчество, не креатив, а некоторое издевательство и искажение, которое навязывает читателю с не вполне устойчивой орфографией неправильное написание.
И мне кажется, что такой рекламы быть не должно. Но, еще раз повторю, здесь очень тонкая граница между неправильностью. Как мне кажется, некоторые просторечные вещи в рекламе хороши.
Была симпатичная реклама одного из банков, где сотрудники банка говорили с клиентами на их языке. Там был юноша, там была представительница гламурного мира, там был представитель нацменьшинства, и речь сотрудника соответствовала тому, с кем он беседовал. Мне показалось, что это остроумно.
Но понятно, что это вкусовая вещь, кому-то могло не понравиться. Там тоже нарушались правила русского языка, потому что использовались гламурные словечки, использовался молодежный сленг, но это было уместно и оправдано.
Как провести эту четкую границу в смысле языка, что запретить, что разрешить, - это вопрос очень непростой. Я думаю, что сказать, что нам сейчас нужна комиссия и цензура, нельзя. Я вообще против цензуры.
Чередник: Как сориентироваться человеку, который хочет грамотно говорить на русском языке, в этом разнообразии словарей? Столько авторов, и каждый вносит что-то свое. Понятно, что сложно, не будучи профессором, знать все о языке. Хочется говорить лучше.
Кронгауз: Относительно, как мне кажется, просто. Есть известные, уважаемые авторы. Можно назвать, скажем, таких законодателей языковой нормы как мои коллеги Наталья Александровна Еськова, Андрей Анатольевич Зализняк. Можно назвать издательства, которые выпускают качественные словари. Скажем, есть вполне уважаемая серия "Словари XXI века".
И одним из главных критериев для человека, не знающего какие-то фамилии, не знающего издательства, мне кажется, является гриф Российской академии наук. Потому что то, что выпускается под эгидой Академии наук, конечно, более авторитетно, чем некий словарь, возможно, хороший, но выпущенный в каком-то никому не известном издательстве, никому не известным автором. Хотя, еще раз повторяю, вполне может быть, что это словарь добросовестный.
Но то, что мы называем грифом Академии наук, то есть утверждено Академией наук, признано Академией наук, безусловно, проходит больше этапов проверки, цензирования, чем такой случайный словарь. Так что, если написано "Академия наук", мне кажется, это уже определенный знак качества.
Чередник: Многие авторы жалуются на то, что пока все это пройдет, русский язык уже изменился, и утверждать словари - это потеря времени.
Кронгауз: Нет, конечно, это не так. Все-таки язык консервативен, и все-таки нам надо ориентироваться в языке. Другое дело, что наша лексикография немножко нетороплива в отличие, скажем, от лексикографии английской, немецкой или французской. Мы, например, не выпускаем словари ежегодно, как это делают крупнейшие издательства, выпускающие словари на Западе.
Когда язык обновляется быстро, важно обновлять и словари. Но сегодня появилась возможность помещать словари в Интернете, где обновление словарей происходит еще легче. Так что, конечно, словари нужны. И, конечно, фиксировать норму в эпоху больших перемен, а мы живем именно в такую эпоху, трудно, как трудно, скажем, писать энциклопедии в такую эпоху, потому что действительность тоже меняется. Но это все равно необходимо.
Другое дело, что надо фиксировать и новые слова, к которым мы еще не привыкли, может быть, с какими-то специальными пометами. Но очень важно, что через нас с вами, через наш язык и через нашу голову проходит огромный поток новых слов. И сегодня, скажем, если я сталкиваюсь с новым словом, я, скорее всего, не полезу в словарь по одной простой причине - я уверен, что этого слова в словаре нет.
Я буду искать его в Интернете, спрашивать у знакомых, но в словарь не полезу. И вот это, на мой взгляд, печально. Потому что словарь должен оставаться авторитетом в области языка. И поэтому он тоже должен успевать фиксировать все, что происходит.
Еще раз повторяю, может быть, это сделать с какими-то пометами - новое, нелитературное. Но где же мне справиться о значении слова, которое встречается в русских текстах? Вот это, мне кажется, главная сегодня наша задача - обновлять словари, комментируя новые слова.
Чередник: И значение этих слов.
Кронгауз: Да, и значение, конечно.
Чередник: Знаете, когда я училась на дикторском факультете, я с удивлением для себя открыла, что, оказывается, русский язык - довольно жесткий язык. И то, что пишется в орфографических словарях, что можно так, а можно так, на самом деле в литературном русском языке недопустимо. Есть вот так, а не так.
И в плане ударений надо ориентироваться не на орфографические словари, а на орфоэпические. И когда встал вопрос о приобретении хорошего орфоэпического словаря, оказалось, что их уже много лет не издают, их просто нет даже в издательстве.
Кронгауз: Один из лучших орфоэпических словарей был издан во второй половине ХХ века. Он обновляется, но, действительно, мы нуждаемся сейчас в новом орфоэпическом словаре. Я немножко не согласен с тем, что вообще нет вариативности.
Чередник: Вариативность есть в разговорной речи.
Кронгауз: Нет, и в литературной разговорной тоже. Если мы вспомним словари, подготовленные специально для дикторов радио и телевидения, а такой словарь был, замечательный словарь…
Чередник: Зарва и Агеенко. Тот, что сейчас уже давно не переиздается.
Кронгауз: Но в нем не было вариативности вообще. Приведу простой пример. Скажем, слово "творог". Вообще говоря, вполне литературная норма допускает и другое ударение - "творог" можно говорить, это не ошибка.
И если вы возьмете Академический словарь русского языка, четырехтомный, скажем, то вы увидите, что там стоят два ударения как равноправные. А в словаре для дикторов используется только одно - "творог". Это не значит, что "творог" говорят неграмотные люди. Есть некоторые отличия, может быть, но это допустимая вещь.
И не надо бояться вариативности, главное, чтобы она нас не затопила. Сегодня вариативности, может быть, слишком много. Но вот такая точная вариативность вполне допустима. Например, существуют старые и новые нормы. Как правильно говорить - "кулинария" или "кулинария"? Новая норма уже почти вытеснила старую, но, тем не менее, они еще сосуществуют.
Таких примеров можно привести довольно много. Ну, мы же не должны запретить слово "калоши", потому что "галоши" их победили почти. "Калоши" еще тоже есть и встречаются в текстах. Поэтому не надо пугаться какой-то вариативности, она может быть, но ее не должно быть слишком много.
Чередник: В Международный день родного языка вспомним русский, постараемся ставить правильно ударение, правильно писать слова. Спасибо вам большое, Максим Анисимович. Надеюсь, мы продолжим разговор о русском языке.
Кронгауз: С удовольствием.
Чередник: Нашим радиослушателям всего доброго. Любите свой язык.
Аудиоверсия программы
Комментариев нет:
Отправить комментарий