среда, 21 марта 2012 г.

Галина Ребель о "Полководце" и "Метели" Пушкина

Интернет-журнал  "Филолог"
Галина Ребель
"Но, пожалуй, самым сильным, глубоким и драматичным стихотворным высказыванием Пушкина об Отечественной войне следует признать гораздо менее известное стихотворение 1835 года – «Полководец».
 Начало «Полководца» вводит читателя в символическое пространство русской славы, которое в то же время является реальным, легко узнаваемым пространством Военной галереи Зимнего дворца, увешанной портретами генералов, участников кампании 1812 года, работы английского художника Джорджа Доу (1781 – 1829):
     У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата;
Не в ней алмаз венца хранится под стеклом;
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Ее разрисовал художник быстроокой.
 Нанизывание отрицательных конструкций оттягивает и усиливает контрапунктное предъявление утверждаемых ценностей; многоярусное отрицание становится своеобразным ритмико-семантическим и эстетическим очищением взора и чувства от рутины во имя незамутненного восприятия главного:
 Тут нет ни сельских нимф, ни девственных
                                                                     мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жен,
Ни плясок, ни охот, – а всё плащи, да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Сюда начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года.
 Музейно-мемориальной величественной неподвижности галереи соответствует торжественно-статичный образ, созданный поэтом. Внутреннюю динамику начальной части стихотворения придает лишь логико-синтаксическое решение, контрастное строение фразы и всего отрывка в целом".
"Но героическая мудрость Пушкина не только в бесстрашной приверженности истине, даже когда до понимания этой истины не дозрело большинство, – она еще и в редчайшем даре видеть великое в малом и малое в великом, совмещать кажущиеся несовместимыми пласты бытия и одаривать читателя улыбкой надежды даже перед лицом трагедии.
Именно эту грань пушкинского дарования предъявляет повесть «Метель» (1830), входящая в цикл «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина».
 Современники восприняли «Метель» как шутку, безделицу, анекдот.
Автор рецензии в «Северной пчеле» (1834, № 192) недоумевал:
«В этой повести каждый шаг — неправдоподобие. Кто согласится жениться мимоездом, не зная на ком? Как невеста могла не разглядеть своего жениха под венцом? Как свидетели его не узнали? Как священник ошибся? Но таких “как” можно поставить тысячи при чтении “Мятели”».
Литературоведы по прошествии полутора веков, в свою очередь, недоумевали по поводу включения в повесть патетического отрывка, посвященного победе в Отечественной войне, полагая, что выраженный в нем восторг «имеет весьма отдаленное отношение к сути рассказанной истории», а «верноподданический» характер этого восторга свидетельствует о том, что это никак не может быть точкой зрения автора8.
 Напомним.
Повесть сюжетно делится на две части, которые условно можно обозначить следующим образом: «Первый роман Марьи Гавриловны», «Второй роман Марьи Гавриловны».
Анализ повести "Метель" Пушкина в форме комментированного чтения.

Комментариев нет: